Частые смены внешности Доньки очень нравились нам, малышам. От каждого нового его облика веяло чем-то свежим, он как бы выводил нас за пределы деревенской глуши, расширял наши горизонты.
Да и все на селе примирились с Донькиными чудачествами. Даже дома его не трогали. Был он байстрючком у матери, потому и звали его некоторые — Донька-беззаконька, но отчим ничего против Доньки не имел, так как мать принесла за Доньку в дом целых полволоки земли, и потому спокойно смотрел на то, как живет Донька. Хотел он — помогал по хозяйству: пахал или косил, хотел — мастерил что-нибудь. Хотел — забавлялся с нами, «с этой мелюзгой», а надумав, отправлялся куда-нибудь в город, чтоб «ума-разума набраться», как он говорил.
Нас, его приверженцев, не обижали многочисленные Донькины прозвища. Одно только не нравилось: Донька — кривая ножка, дурной немножко. Что кривая ножка, мы спорить не могли, Донька и вправду прихрамывал на левую ногу, а как это случилось, слухи ходили разные.
Однажды Донька из очередного похода долго не возвращался. Явился чуть ли не через полгода. Пошел в город на своих двоих, как полагается, а встретили мы его хромого, с суковатой нескладной палкой, похудевшего.
Сам Донька рассказывал, что покалечил ногу, когда спасал ребенка на пожаре. Будто бы он соскочил, прижимая девчушку к груди, не более и не менее как с третьего этажа. «Вот нога и треснула», — говорил он. Чтоб доказать, что это правда, всегда вынимал маленький женский носовой платочек с вышитым незнакомыми нам буквами именем: Marta. Это будто бы молодая мать девочки ему подарила. А еще говорил, что звала его Марта нежно — Даниэль… И просил нас, чтоб иногда и мы его так называли, потому что это «очень деликатно».
Злые же языки утверждали другое. Будто бы, когда Донька обретался в городе, там хоронили какого-то высокопоставленного попа. Траурная процессия, разумеется, была мрачно торжественная и молчаливая. Донька же из противоречия забрался на звонницу и ударил в колокола, как на пасху.
— Надо, чтоб до бога дошло! — упорно повторял он, не прекращая перезвона, когда церковный сторож взбежал на колокольню, чтоб остановить святотатство. Донька не сдавался, и церковный служка просто столкнул его со звонницы.
Кто его знает, где правда. Скажу только, что ни от того, ни от другого наше восхищение Донькой не становилось меньше. Много интересного пережили мы вместе с ним. Вот об этом я и хочу рассказать.
ДОНЬКА-СКУЛЬПТОР
Зимой, придя из школы, едва перехватив чего-нибудь, мы бежали к Доньке на пруд. Там под его руководством еще с первых морозов наладили невиданный каток. Несколько дней делали его. Разумеется, Донька был главным строителем, а мы только помогали. В основу катка было положено старое, пришедшее в негодность мельничное колесо, которое мы укрепили на довольно-таки толстом кругляке, забитом в дно пруда. Когда колесо заняло свое место и мы стояли, раскрыв рты, Донька многозначительно спросил:
— Ну, а что дальше, курчата?