После полуночи гулянка помаленьку утихла и стали укладываться кто где. Егор приметил, что главный поп, несмотря на то что пьян, сам разделся, снял с себя толстый золотой крест, положил его на столик рядом и забрался под одеяло.
С этой минуты крест не давал Егору покоя. Это же сколько в нем золота! Вот кабы заиметь, разбогател бы на всю жизнь. А что, если рискнуть и взять, когда поп разоспится? Однако же Агапка… Разве что попробовать ее уговорить, она ведь в свое время на него поглядывала. А что ей этот Перебейнос или поп, немолодой уже. Когда все в доме утихло, Егор решительно отправился на кухню к Агапке, где та мыла еще посуду.
— Агапка, — сказал он, — дай каплю, а то замерзну.
— А разве ж тебе можно на посту? — игриво спросила она.
— Кто ж будет знать: только ты да я, — и Егор прижал Агапку к груди. А она и не противилась, и поднесла стаканчик водки.
Егор выпить-то выпил, но не забывал о своем. И когда Агапка, захмелевшая уже, лежала в его объятиях, стал нашептывать:
— Агапка, хочешь быть богатой?..
— Почему же нет, хи-хи…
— Видела у чужого попа большущий золотой крест?
— Видела… Ну и что?
— Вот когда б нам с тобой заиметь его.
— Ты что, ошалел?
— Не ошалел, а при полном уме. Была б у нас и добрая усадьба, и лошадь, и коров столько, что жить да жить.
— Так чего же ты хочешь?
— Принеси потихоньку мне этот крест, Агапка.
— Так меня же убьют.
— Потерпи, потерпи, Агапка, как мой батя говорит, пророк Исайя терпеть учит. Зато потом нам будет хорошо…
— И ты со мной будешь?
— С тобой! — твердо сказал Егор.
И разомлевшая Агапка под утро, высвободившись из объятий, принесла Егору большущий золотой крест. Они потихоньку обсуждали, куда его спрятать. Наконец порешили, и Егор, расстегнув сорочку, надел крест на голое тело. Потом в полной полицейской форме он шагал перед домом, охраняя покой своего Перебейноса. За час до рассвета его сменил другой полицейский, и Егор, отправившись отдыхать, завернул в одну опустевшую усадьбу, где не было уже хозяина, и в хлеву, глубоко под навозом, завернув в свой шерстяной шарфик, спрятал золотой крест, а сам пошел спать в казарму.
Утром его вызвали к Перебейносу. Там стоял такой кавардак, что и словами не опишешь. В кухне на топчане ревмя ревела, вся в синяках, Агапка.
— Где крест, подавай сюда! — кинулся к Егору с кулаками Перебейнос.
Егор, взглянув на Агапку и увидав, что та не призналась, ответил, словно ничего не зная:
— Какой крест?..
И Перебейнос, поверив в его невиновность, треснул кулаком по лицу полицая, сменившего Егора.
— Так это ты не уследил, негодяй?
Долго еще в поповском доме искали крест, но кончилось это для Егора тем, что он был отпущен.
А вечером, встретившись с ним на улице, Агапка шепнула, что тот важный поп уехал, хотя и без креста, и, подмигнув, сказала:
— Может, и сегодня придешь? Перебейноса не будет…
Так Егор стал Агапкиным полюбовником и владельцем большого золотого креста, мысли о котором не оставляли его все эти годы.
Немного отдохнув в рощице, Егор пошел еще быстрей. Миновав ручей, через который теперь перекинут был новый мостик, и поднявшись на взгорок, он увидел свое Любово:
— О-го!.. И тут все изменилось!
На поле у леса (это место называлось у них «за полосками») виднелась длинная бело-серая постройка с невысокой башней. «Верно, животноводческая или молочная ферма», — подумал Егор. Остановившись на самом верху, он напряженно вглядывался, ища свою хату. А как же, стоит! На том самом месте, и даже береза по-прежнему возвышается над стрехой. «Как там мои?» — подумал он, и сердце его забилось. Он вынул из кармана пиджака шелковую косынку, купленную в Магадане для матери, и складной хозяйственный ножик для отца, сделанный в лагере Егоровым дружком. Полюбовался еще раз подарками. «Пускай мало, — подумал он, — но все же старики будут рады». И, повернув напрямик по тропке через лужок, прибавил шагу.