— Где я могла слышать, никуда не выходя. Нас же все чурались, даже и отца, покойника, все обходили.
— Ай, батя, батя! — уже сильно захмелев, закричал на всю хату Егор. — Загубил ты нас, батечка, загубил… А где его Библия?
— На что она тебе?
— Душу отвести, мама, почитать хочу…
И старуха вынула из сундука пожелтевшую книгу. Егор раскрыл и, найдя место, которое некогда часто читал отец, забубнил:
— «Будь тверд… тверд… перемена… перемена… терпелив… терпелив… Воздаяние божие…» Вот тебе воздаяние! — И, налившись кровью, рванул из книги засаленные листы, разорвал их на мелкие кусочки и швырнул на пол. — Вот тебе воздаяние, Исайя! Вот тебе воздаяние, Исайя!
Мать выхватила у Егора Библию, положила в сундук, заперла, стала подбирать с пола клочки.
— А где Агапка? — вспомнив про крест, чуть успокоившись, спросил Егор.
— О-го-го! Агапка теперь вышла в люди!
— Куда она вышла? Может, уехала? — с надеждой сказал Егор.
— Да зачем ей уезжать! Она же здесь в золоте ходит.
— В золоте, говоришь, — встревожился он. «Неужто она нашла тот крест?»
— В золоте. При медали.
— Ну, при медали, — успокоился он. — А за что же это ей?..
— Да за телят. Телят выращивает.
— А где ее дети? Она ж говорила, что двое у нее было?
— Двое и есть. Мальчик и девочка. Парень уже школу кончил, трактор водит. А девочка еще учится.
— И живут же люди… живут. Вот тебе и перемена. Перемена…
И, опрокинув еще полстакана, поднялся, покачнулся, пошел к кровати, плюхнулся на нее во всем, в чем был, даже не снял ботинок, и захрапел на всю хату…
Мать, глянув на сына, вздохнула еще тяжелее и снова подумала, что нет в нем перемены… «Что из него будет? — тревожилась она, ведь и тогда — зря он попрекает отца — никто же не посылал его в полицию. — Никуда не посылали, есть было что, пускай бы себе выжидал, как оно выйдет, недаром покойник Сахон говорил: терпение нужно! Не было терпения ни насчет водки, ни насчет гулянки… Вот отмучился, а что дальше?.. Не простит ему Василь Руткевич, не простит… Если даст работу, так нелегкую… А как еще люди посмотрят… Со мной, старухой, невиноватой, не очень-то разговаривают, а с ним…»
И она, укрыв сына простыней, вышла из хаты, все еще тяжело вздыхая.
2
У председателя колхоза Василя Руткевича в первый раз за весну выпал свободный вечер. И он рад был отдохнуть со своими меньшими — Марфенькой и Андрейкой. Они поделились с отцом своими заботами: скоро экзамены. Потом посмотрели по телевизору короткую передачу. А когда услышали, что в праздник Победы в Минске состоится парад фронтовиков и бывших партизан, пристали к отцу:
— Ты и нынче на парад поедешь?
— А как же, ведь я там со своими друзьями встречусь. Но раньше отпразднуем дома, здесь.
— Возьми и нас в Минск, — прижалась к отцу Марфенька.
— Это от вас будет зависеть, от того, что принесете мне из школы.
Андрейка молчал. Старался держаться по-взрослому. Всегда с уважением смотрел на отцовскую искалеченную, без трех пальцев, руку, которой так неудобно было делать что-нибудь по хозяйству.
Василь Руткевич не раз рассказывал детям о своем последнем бое под Берлином, где его ранило осколком мины. Слышали они от него и о том, как жили в лесу и как боролись партизаны, как шла рельсовая война; о ней напоминал и плакат, висевший у них на стене. Марфенька, ластясь, упросила отца еще раз рассказать об этой войне, с которой не вернулся их дедушка.
— Вы видите здесь, как разламываются, налетая друг на друга, вагоны, как пламя взрывов освещает лесную ночь и покореженные рельсы взлетают под самое небо…
Вот залегли с автоматами партизаны, отстреливаясь от немцев и полицаев. Среди партизан был и ваш дед, и я, тогда еще молодой парень… Мы лежали, как эти, здесь нарисованные. А дед ваш присоединился к нам после того, как подложил мину под рельсы. Это его работа, этот взрыв. Здесь нарисован лишь один случай, а сколько их было по всей Белоруссии — и не сосчитать. От Бреста до Витебска, от Гродно до Гомеля дрожала вся земля… Много было взорвано тогда рельсов, разбито вагонов. И уничтожено фрицев… Но были и у нас жертвы. Тогда и погиб ваш дед. Он командовал взводом и, приказав отходить, остался прикрывать отход. Не успели мы отползти и сотни шагов, как услышали, что замолк его автомат. Вернулись мы вдвоем с товарищем и уже неживого принесли в лес. А теперь вы сами знаете, где лежит ваш дед со своими друзьями… На памятнике ярко горят их имена. Вот в праздник Победы мы прежде всего навестим их. А потом зажжем костер.