Ганна вспыхнула, щеки ее покраснели, а глаза стали колючими:
— Этого гада да к курам? Он же их всех изведет. Привык в полиции гусей, уток да кур хватать. Как ты мог даже подумать? Его не только к птице, вообще ни к чему живому подпускать нельзя, дьявола этого. Гони ты его отсюда, гони! Пускай идет под землю, туда, где был, среди нас ему делать нечего.
— Ну что ж, Ганна, я тебя понимаю, он и мне не по душе. Знаю, знаю, что и твой Микола не вернулся, и мой отец погиб, может, из-за такого же лиходея, но закон есть закон. Он отбыл, что ему было положено, и имеет право на работу.
— Так пускай там и работает, под землей, где был, — настойчиво повторяла она.
— У него документ, что может жить и у нас, да еще написано, что хорошо работал.
— Нет, лучше обойдусь, а Егора к себе не возьму. — И она, как показалось Руткевичу, ушла даже обиженная.
А Егор, как говорится, тут как тут. Добриян за дверь, а он в дверь. Выспавшийся, выбритый, будто вчера и не вылакал литр самогона, с довольной улыбкой поздоровался с Руткевичем.
— Добрый день, товарищ Руткевич, — как бы обрадованный встречей, крикнул он на весь кабинет и, быстро вынув из кармана свою бумажку, положил ее на стол.
Председатель даже растерялся от неожиданности. Он отодвинул бумажку в сторону:
— Постой, постой, как тебя…
Егор сразу почувствовал его неудовольствие.
— Ты лучше садись да расскажи, как отрабатывал заслуженное?
Егор решил не сдаваться и держаться своего.
— А что мне рассказывать? — с вызовом взглянул он на Руткевича. — Честно отбыл все, что мне было присуждено. Вон и документ мой перед тобою…
— Чего тыкаешь? Мы с тобой дружки, что ли?
— А что ж, мы вместе росли…
— Росли, да в разные стороны, Егор Плигавка.
— Вьюга, вьюга военная нас пораскидала в разные стороны…
— Почему ж это из нашего села только тебя в другую сторону? — И Руткевич стал читать Егорову бумажку.
— А еще водка, чтоб она колом в горле стала, — оправдывался Егор. — Да я через нее и при немцах ничего не видел.
Председатель сложил Егорову справку и сказал, уже начиная злиться:
— Не видел… Не видел… Стежку к партизанам не увидел, а прямиком в полицию, так ту сразу нашел…
— А еще Перебейнос, — продолжал оправдываться Егор, — хорошо, что его пристукнули, меня втянул. Говорил: ты только на страже у моего дома стоять должен. Зато и сыт и пьян будешь. Вот я и стоял на страже.
— И никуда не отлучался?
— Почти что никуда…
— А кто ж это двух неизвестных задержал и отвел в комендатуру?
— Был такой грех, товарищ…
— Подожди ты с «товарищем», — прикрикнул Руткевич.
— Так я же ничего им не сделал?
— Не сделал, а немцам сдал! А почему ты их не отпустил, когда шел через лесок у Прудищей?
— Да они и не просили.
— Не верю я этому!
— Ну пусть будет по-вашему: один раз сказали мне — отпусти нас туточки, будет тебе когда-нибудь послабление…
— А ты не отпустил.
— Нет, — понурил голову Егор. — Да, по правде, я Перебейноса боялся. Дошло бы до него, что я вел двоих по дороге и не довел… Он же меня застрелил бы. Ну, признаюсь, струсил, он же меня застрелил бы, — оправдывался Егор. — А так я только и стоял на посту, товарищ…
— Да постой ты, «товарищ», — еще резче прикрикнул Руткевич. — И ты ни разу не стрелял, говоришь?
— Стрелял, но больше дуро́м. Подвыпив, забавлялся, бывало, чаще по галкам…
— А по людям нет?
— Нет, — растерянно промямлил Егор.
— И когда мы подрывали рельсы вблизи вашей комендатуры, ты не стрелял?
— Был я, был тогда, но, верьте не верьте, стрелял так, чтоб ни в кого не попасть. Пускал, как говорится, за молоком…
— Чтоб ни в кого не попасть, а троих в нашем отряде убили. И моего отца… Может, и твоя пуля, Егор?
— Борони бог, борони бог, поверь мне, Василь, — начал вытирать глаза платком Егор. — Клянусь тебе, товарищ…
— Я тебе не товарищ, Егор! Знай и на всю жизнь запомни это!.. А работу тебе, как предписывает наша добросердечная власть, дам!.. На, возьми свою бумажку. Дам работу, но не такую, какую тебе бы хотелось, а какую мы, честные люди, захотим: будешь работать, хлеб есть будешь. На твою бумажку.
Выпроводив Егора из кабинета, Руткевич еще долго не мог успокоиться. «Товарищ, товарищ… нашелся мне товарищ», — сердито передразнил он Егора.
Однако то, что надо устроить Плигавку на работу, не вызывало в нем сомнений. И потому, походив по бригадам и поразмыслив как следует, Руткевич направился в телятник к Агапке Клепацкой. К ней он решил послать Егора. Пусть сперва навоз убирает. Как раз для него работа. Да и Агапка его хорошо знала. Вместе же были при немцах. У Перебейноса.