— Ничего мне уже не поможет, сынок. Тяжело мне тебя покидать одного, да воля божия… Попрошу я тебя, не рви и не выкидывай отцовской книжки. Что я ему скажу, когда там встретимся?
— А зачем эта книжка его обманывала: перемена… перемена?.. Вот она какая вам перемена!..
— Нет, сынок, ты сам сделал себе перемену. Ни отец, ни я не говорили, чтоб ты шел туда, куда пошел.
— Но эта книжка меня с пути свела.
— Тяжело мне, но скажу тебе правду: не книжка, а водка тебя с пути свела. Хорошо, что хоть жив остался. Все же не запустеет отцова хата.
Егор слушал мать молча, хотя и хотелось возразить: ведь и отец виноват, что не пошли в колхоз вместе со всеми.
А мать, видно чуя, что недолго ей осталось жить, слабым голосом наставляла:
— Женись ты, сынок, на хорошей женщине, женись. Тебе справная хозяйка нужна…
И хотя у Егора уже было свое на примете, он все же захотел узнать, кого мать ему посоветует.
— Где ж я найду справную?.. И кто за меня пойдет, за такого?
— Есть, есть справные. И рядом с тобой живет. Ничего, что годами постарше. Но как поглядишь, так она еще иной девке не уступит.
— Про кого ты говоришь?
— Да про Ганну Добрияниху. Лучше ее не найти.
— У нее ведь уже дети большие.
— Я и говорю, девчина уже — школьница, да и большая, вот-вот из дому. А хлопец кончает учение, тоже тут не задержится.
И хотя Егор мысленно видел себя с Волечкой, он не хотел перечить:
— Ладно, там посмотрим!..
Оставив старуху с ее нелегкими раздумьями, он снова занялся своей работой. Поздно этой ночью натирал он у себя в боковушке мозоли. И когда оставалось уже совсем немного, чтоб второй кусок креста отвалился, услышал, как пронзительно вскрикнула мать.
Он подбежал к постели.
— Мать!.. Мать!.. — звал Егор.
Но она ничего уже не слышала. Он стоял над ней опустив голову и видел, как судорога пробежала по ее телу и смолкли побелевшие уста.
Егор не двигался, ошеломленный. Что теперь делать? Куда кинуться? Однако чего же стоять, все равно ничем не поможешь, а ведь жить-то надо. И, вспомнив про Волечку, рванулся в боковушку, нажал на крест так, что отвалился и второй кусок.
— Теперь порядок! — вырвалось у него, и, завернув обломки креста в крепкую тряпку, Егор выбежал, спрятал их под камень.
Через день Егор похоронил мать. Хотя на него и косо смотрели, но пришли две женщины, ровесницы старухи, и помогли. Так, втроем, эти две женщины и Егор, и проводили покойницу на кладбище. А с кладбища он вернулся один. Никто к нему не пришел разделить горе. От огорчения, да еще со злости, что все чураются его, выпил Егор в тот день целый литр водки и завалился спать. Спал как убитый и конец дня, и всю ночь до самого утра.
А утром вскочил. Надо ведь жить и что-то думать. Бегом на работу к Агапке, а потом к председателю Руткевичу. Отпросился на несколько дней съездить к тетке под Оршу, чтоб помогла ему, одинокому, в первое время. А может, и вовсе переедет.
Получив разрешение, стал готовиться к давно задуманной поездке. Перво-наперво решил все толком наладить с крестом.
В дорогу Егор собирался основательно. Прежде всего, куда спрятать золото, чтоб не потерять, а главное, чтоб не украли? Вытащил из домашнего старья древний самодельный, фанерный сундучок, или чемоданик, как называл его отец. Этот подойдет. Кто на такой позарится? Ныне даже самый бедняк постесняется показаться с таким на люди. Егор положил туда хлеба, кусок сала, десяток вареных яиц. Попробовал засунуть свое богатство, завернутое в тряпку, под харчи, но, обдумав, побоялся. Мало ли что может случиться в дороге. Увидит кто, как он вынимает оттуда свою еду, прельстится — и тогда все. Нет, он спрячет свое сокровище проверенным дедовским способом: сшил из старой бумазеи специальный мешочек на шнурке, надел его через голову на грудь. Вот так-то вернее.
И утром, на рассвете, отправился в путь. Шел он с детства хоженной дорогой к своему райцентру и волновался: как обойдется с обменом золота на деньги? Нет, все будет хорошо! Он вернется из похода — и сразу же к Волечке! И заживут они себе на радость и людям на зависть. Прежде всего построятся, и он, шагая, все приглядывался к новым хатам: на какой лучше остановиться? Даже представлял, как на уютном дворике, в палисаднике, бегают уже его и Волечкины детки. Пройдет время, никто не вспомнит, кем был их батя.
Но ближе к полудню, уже подойдя к районному городку, снова забеспокоился. А что, если здесь пойти в банк и предложить свое золото? Должны взять, должны! И деньги дать обязаны! Он уже было так себя настроил, что чуть не поднялся на крыльцо районного банка, но вовремя опомнился. А что, если спросят, где взял? Да еще может быть, принимать будет кто-нибудь из бывших партизан, кто и о нем знает. Нет, нет, — круто повернул Егор к станции.