Под бравурные звуки, несущиеся из окон, толпы молодежи маршировали по улицам с победным кличем — «На Берлин!».
Вышел приказ военного губернатора: с началом мобилизации все шикарные рестораны закрыть, в остальных — прекратить подавать алкогольные напитки; кафе должны закрываться в восемь часов вечера вместо полуночи, хозяевам запрещено выставлять столы на улицу… На следующий день после германского ультиматума, в котором германский посол барон фон Шен требовал от имени своего правительства разъяснений дальнейшего курса французской политики, толпа разгромила немецкие лавки.
Третьего августа в природе как будто стало прохладнее, но энтузиазм патриотов, распевавших на улице «Марсельезу», не остывал.
Сорокапятилетний военный министр Франции, цветущий и энергичный Адольф Мессими, упивался этими днями, надеясь, что они станут началом великого триумфа Франции. Все было готово для того, чтобы сокрушить извечного противника — Германию, жестоко унизившую его горячо любимую родину. Человек неистового темперамента, военный министр отдавал распоряжения о мобилизации, о подготовке реквизиции автомобильного парка и лошадей для нужд армии, вел одновременно тысячи дел. Получив хорошее военное образование и дослужившись в тридцать лет до капитанского чина, он вышел в отставку в связи с делом Дрейфуса и целиком занялся своим огромным поместьем, где paзводил мясную породу серых быков. От быков он перешел к политике. Здесь он также преуспел, ибо сумел прочно связать Россию и великого князя Николая Николаевича с интересами Франции, обеспечив грядущую войну русским пушечным мясом.
В один из этих горячих денечков он засиделся в своем министерском кабинете наполеоновского особняка на улице Святого Доминика. В восемь часов вечера раздался звонок прямого телефона из Елисейского дворца.
— Слушаю, господин президент! — слегка привстал со своего кресла за столом, принадлежавшим некогда самому Наполеону, военный министр.
— Адольф! — запросто обратился к нему Пуанкаре. — Германия объявила нам войну! Приезжайте и захватите по дороге морского министра…
— Наконец-то мы сокрушим бошей! — с нескрываемым восторгом отозвался в трубку Мессими. Его глазки за очками ярко заблистали. — Да здравствует Франция!
— Да здравствует армия! — в тон ему ответил президент лозунгом, который в эти дни был на устах всего Парижа.
Министр приказал секретарю вызвать автомобиль к подъезду и стал собирать бумаги о ходе мобилизации, которые, как он полагал, могли заинтересовать президента.
Обогнули дворец военного министерства и по бульвару Сен-Жермен поехали к мосту Согласия. Площадь на другом берегу Сены была полна людей. Незнакомые люди обнимали каждого одетого в военную форму. У здания морского министерства бушевала толпа, размахивая трехцветными флагами республики и провозглашая славу военным морякам. Нещадно терзая резиновую грушу гудка, шофер еле пробился к главному подъезду, откуда, раскланиваясь на все стороны, под аплодисменты возбужденных людей, вышел бывший врач, а ныне морской министр Гутье.
Пока Гутье подходил к авто, Мессими сказал краткую речь толпе, вызвав взрыв энтузиазма. Затем оба министра унеслись на Елисейские поля, в резиденцию президента.
Усиленный караул стоял у кованых ворот, ведущих во двор Елисейского дворца. Министров знали здесь в лицо и пропустили без задержки.
Как вихрь, почти волоча за собой робкого и растерянного морского министра, Мессими ворвался в кабинет главы республики. Только здесь он несколько остыл.
Маленький, короткошеий Пуанкаре пригласил министров сесть.
— Господа, вы уже знаете, что история предоставляет нам шанс вернуть Эльзас и Лотарингию, строго наказать современных гуннов?! — высокопарно начал бывший адвокат. — Но мы должны позаботиться о том, чтобы как можно меньше потерять цветущих мужчин, добрых французов, вступивших в армию… Мы должны щадить этих людей, которые бросили свои орудия труда, чтобы взять в руки ружья!..
«Не ружья, а винтовки!» — мысленно поправил президента Мессими. Как профессиональный военный он знал отличие гладкоствольного ружья от нарезной винтовки и всегда отмечал ошибку в речи этих штатских…
— Господин военный министр! — обратился президент к старому другу и соратнику. — Вам надлежит усилить нажим на Петербург, чтобы русские как можно скорее начали свое наступление и как можно больше войск ввели в дело!
— Господин президент, это уже исполнено, — важно повернул свою круглую голову на толстой шее Мессими. — Мое министерство и главная квартира армии постоянно указывают на это обстоятельство русскому военному агенту, графу Игнатьеву. Как мы знаем из перехвата его корреспонденции в Петербург, граф ежедневно подгоняет шифрованными телеграммами своего главнокомандующего, великого князя. Впрочем, Николай Николаевич и сам с исключительным пониманием относится к нашим просьбам… Военный агент в России, маркиз де Ля-Гиш и посол Палеолог неустанно пропагандируют государственным деятелям Петербурга, генералам Ставки и даже в салонах, где делают погоду, настоятельную необходимость движения русского «парового катка» на Германию.
Узкие щелочки глаз на монгольского типа лице месье президента сузились от удовольствия еще больше. Президент пригладил свои короткие редкие волосы, потом по-простецки почесал клиновидную бородку.
— Мой дорогой Мессими, мой дорогой Гутье! — начал Пуанкаре, заговорщицки понизив голос. — Я пригласил вас, чтобы обсудить еще одну деликатнейшую проблему…
Министры обратились в слух.
— Сейчас в Средиземном море крейсируют два новейших германских корабля. Это линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау». «Гебен» сильнее любого нашего или английского корабля на этом морском театре. По данным союзного британского адмиралтейства, оба крейсера могут быть направлены Тирпицем в Черное море для укрепления турецкого флота в случае войны Турции с Россией. Так ли это? — обратился президент к морскому министру.
— Совершенно верно, ваше высокопревосходительство, — отозвался тот, и лицо его выразило недоумение. — Начальник морского генерального штаба вице-адмирал Пивэ настаивает на том, чтобы отправить в Тулон приказ нашим доблестным морякам атаковать каждое германское военное судно, которое окажется в пределах видимости.
— Вы уже отправили такой приказ? — забеспокоился Пуанкаре.
— Нет, я только подготовил телеграмму… — продолжал недоумевать морской министр.
Президент облегченно вздохнул.
— Мой дорогой Гутье, — вкрадчиво промолвил он. — Учтите, что Россия проявляет наибольшую заинтересованность в разделе Турции, которого мы ни в коем случае не можем допустить, поскольку эта страна приносит Франции очень, очень много золота. Мы и наши английские друзья серьезно озабочены тем, чтобы Россия в самом начале войны не смогла захватить своими силами Константинополь и проливы… Вы представляете, что будет, если русский десант возьмет с моря Константинополь и закрепится на Дарданеллах и Босфоре? Это будет конец нашего влияния в Малой Азии и на Балканах!
Недалекий морской министр сделал вид, что все прекрасно понял, хотя и не сразу сообразил, как можно столь коварно выступать против своего союзника, от которого к тому же ждешь немедленной помощи. Но, будучи опытным политиканом, Гутье предпочел не задавать вопросов, рассчитывая, что дальше все станет яснее.
— Итак, дорогой мой Гутье, вам следует послать в Тулон телеграмму с указанием командующему флотом не вступать в бой с германскими крейсерами «Гебен» и «Бреслау», а теснить их в восточный сектор Средиземного моря, чтобы они пришли в Турцию и укрепили собой слабый турецкий военно-морской флот. Имея две столь мощные боевые единицы, турки отобьют любую попытку русских захватить Константинополь…