Опытные и хитрые дипломаты, которых судьба столкнула в одном из самых взрывоопасных центров Балкан, Палеолог и Бьюкенен собирали друг о друге и систематизировали сведения гласных и негласных своих агентов, сплетни и слухи, циркулировавшие в небольшом дипломатическом корпусе Софии.
И теперь, одеваясь с помощью своего камердинера, Палеолог мысленно улыбался, предугадывая не только ход разговора и вопросы, которые словно невзначай бросит сэр Джордж, но даже скупые жесты коллеги, которыми он будет их сопровождать. В зеркале господин посол видел, что на лице его ничего не отражается, и был весьма доволен — ведь с самого начала своей дипломатической карьеры экспансивный француз с византийской фамилией положил себе за правило быть бесстрастным в любых ситуациях.
Закутанный в шубу на хорьках, мягкий башлык и глубокую бобровую шапку, посол вышел на занесенную снегом набережную Он затаил было дыхание, боясь обжечь легкие страшным русским морозом, но воздух на набережной оказался совсем не холодным — градусник, укрепленный на посольском подъезде, показывал минус десять.
Пошла всего третья неделя пребывания Палеолога в северной столице, и все ему было чужим и непривычным — и закованная в ледяной панцирь Нева, и снежные сугробы на набережных, и шапки снега на крышах.
Пара серых, в яблоках, лошадей, которых с трудом сдерживал на месте кучер Арсений, лихо рванула с места и зацокала копытами по расчищенным торцам набережной. Справа надвинулся мост с чугунным узорочьем перил и фонарей, за ним поднимался в небо золотой шпиль крепостного собора. Карета вознеслась на горбатый мостик, мелькнула чугунная решетка редкостной красоты какого-то сада, второй мостик, и Арсений осадил лошадей перед трехэтажным темно-красным особняком. Лакей, соскочив с запяток кареты, открыл дверцу и помог выбраться закутанному до ушей господину министру. Дюжий швейцар с седой бородой распахнул тяжелую створку двери посольского подъезда, и Морис Палеолог ступил на клочок суверенной британской территории.
Заботливые руки лакеев освободили посла от мягких оков. Он очутился перед самым зеркалом. Стекло отразило невысокого человека с черепом гладким, словно бильярдный шар, небольшими седыми усами, бесформенным подбородком, подпертым тугим крахмальным воротничком, в мешковатом фраке на покатых плечах.
В сопровождении мажордома Вильяма, он же и камердинер, посол Франции поднялся в бельэтаж по красивой полукруглой лестнице.
«Умеют же устраиваться эти англичане, — думал Палеолог, ступая за мажордомом. — Даже в этом холодном городе, в арендованном особняке, у них чисто английские запахи и сверкающая латунь, английская живопись и гравюры…»
Сэр Джордж, сухощавый джентльмен, с короткой стрижкой седых волос и пушистыми усами на продолговатом лице, обнажил в улыбке желтые лошадиные зубы, завидя старого знакомого. Он радушно сунул Палеологу холодную руку и на чистейшем французском языке выразил огромную радость вновь увидеть старого друга и союзника.
Столь же радостно и гость приветствовал старого доброго друга.
— Как поживает леди Джорджина? — поинтересовался он у британского посла.
— Превосходно, она велела вам кланяться…
Неторопливый обмен любезностями продолжался и на красивой беломраморной лестнице, по которой оба посла поднимались на третий этаж, где располагались большие и малые гостиные, столовые, кабинет посла и танцевальная зала. Мажордом шествовал впереди, раскрывая двери.
Британский посол заметил интерес, который гость проявил к старинной дорогой мебели, крытой гобеленом, и спокойно прокомментировал:
— Вы видите здесь мою коллекцию, которую я всюду вожу с собой…
— Превосходно, мой друг! — одобрил Палеолог, уютно устраиваясь в одном из золоченых кресел. Он думал при этом, что только англичане обладают столь развитым чувством комфорта, что могут таскать за собой по всему свету громоздкую, но любимую мебель.
Сэр Джордж уселся в кресло рядом и занял свое излюбленное положение — подперев подбородок руками, уставленными в мягкие подлокотники кресла.
Мажордом задержался на мгновение, поджидая, пока официант в белом фраке принесет большой серебряный поднос с маленькими кофейными чашечками, серебряным кофейником на спиртовке и бисквитами, и удалился, плотно прикрыв за собой дверь. Привычку пить профессор Бьюкенен вывез из Болгарии.
Кресло французского посла стояло против окна, полуприкрытого тяжелыми штофными занавесями. За окном виднелись часть Мраморного дворца великого князя Константина Константиновича, сверкающая белая поверхность Невы, приземистые форты Петропавловской крепости с куполами соборов и золотым шпицем.
— Мой дорогой французский друг! — начал сэр Бьюкенен. — Я искренне рад снова встретить вас, теперь на северном краю Европы…
— О да! — поднял глаза к потолку француз. — Именно, здесь надо искать концы тех нитей, узлы которых мы столь успешно развязывали на Балканах…
Сэр Джордж перевел эту тираду с дипломатического языка на обычный и вполне согласился с мыслью о том, что, препятствуя России осуществить ее политику сплочения южнославянских государств, стравливая всех и вся на Балканах, британский и французский посланники в Софии свято выполняли свой долг, возложенный на них Уайтхоллом и Кэ Д'Орсе [5].
Оба, разумеется, прекрасно понимали, что не случайно они, знатоки и исполнители британской и французской политики на Балканах и в Турции, очутились теперь в Северной Пальмире, или, как ее переиначили российские конкуренты, «Северныя Пол-мира».
И тот и другой получили от министров, премьеров и иных вершителей судеб своих стран и народов совершенно четкие и однозначные инструкции: всячески поддерживать друг друга, обмениваться политической информацией, соединенными силами связывать российские правящие круги золотыми финансовыми путами и обязательствами. Именно поэтому Палеолог направился с первым неофициальным визитом к английскому послу, а тот отложил все дела, чтобы встретиться с дорогим союзником и единомышленником.
От общих знакомых разговор перешел на общие проблемы. Господа послы резко осудили кайзера Вильгельма и его правительство, поощряющее проникновение германских промышленников и купцов в Турцию, то есть туда, где издавна хозяйничали без оглядки на туземные законы британские и французские компании.
Единственно, в чем сэр Бьюкенен расходился со своим французским коллегой, так это в том, что Азия — безусловно британское владение на века, и малейшее посягательство на нее со стороны России, Германии и дражайшего союзника — Франции должно пресекаться в любой доступной Альбиону форме.
Палеолога больше всего беспокоила опасность оставления за Германией Эльзаса и Лотарингии на неопределенное время — там куется оружие против Франции. В вопросах азиатской политики он был весьма скромен. Он хотел лишь сохранения французского влияния в Турции, а при расчленении этого «больного человека» — оставления за Францией банковского дела в стране. И еще он хотел Сирию вместе с Ливаном.
Однако господа послы коснулись восточных дел лишь вскользь; главное, что хотел узнать Палеолог, была обстановка при царском дворе, расстановка сил в правящих кругах России.
Сэр Джордж, разведка которого работала превосходно, мог многим поделиться с коллегой.
— В российской политике непомерно большую роль играет ее величество императрица Александра, — не торопясь, отвечал на вопрос Палеолога сэр Бьюкенен. Он знал, что французский посол имел склонность к писательству, и поэтому выбирал слова. — Она внучка нашей королевы Виктории и по воспитанию более англичанка, чем немка, хотя ее русские недруги считают, что их государыня типичный немецкий продукт… Мадам крайне истерична, не переносит общества, кроме, разумеется, своего мужа и немногих близких друзей… К числу ее советчиц и поверенных в самых деликатных делах принадлежит фрейлина Вырубова…
5
Так именовались на дипломатическом жаргоне МИДы Великобритании и Франции по их местоположению в Лондоне и Парижа Российский МИД назывался на этом же жаргоне «У Певческого моста».