Махров обернулся на своем сиденье, чтобы лучше слышать.
— Навстречу первой атакующей волне из германских блиндажей, не разбитых артиллерией, брызнула горючая жидкость, — говорил генерал. — Средство это — одно из самых варварских в нынешней войне. Солдат, попавший за несколько десятков саженей под такую струю, сгорает живьем…
Сухопарова передернуло, когда он представил себе ужас людей, попавших под огнеметы. Подполковник, разумеется, знал про такое ужасное оружие, но впервые ему довелось слышать рассказ о его применении. Брусилов продолжал.
— Неприятель пожег много наших солдат. Неудивительно, что ожесточенные этим «серые герои», ворвавшись в деревню, начали безжалостно избивать германцев… В одном месте солдатики дорвались до баллона с горючей жидкостью, тут же направили ее на беспорядочно отступавшую толпу германцев… Начальник дивизии не остановил своих солдат, хотя видел все и должен был это сделать. Так поступать не по-христиански и не по-русски. Германцы ведь были почти что пленные, хотя и не все еще бросили оружие…
— Ваше высокопревосходительство! — решил сказать свое слово Махров. — Неприятель, я имею в виду только германцев, ожесточенно дерется… В таком случае солдат вовсе не остановить…
— Неправильно! — решительно возразил Брусилов. — В солдате должна быть не только ярость, но и душа. А что касается дисциплины, то она есть продукт деятельности начальствующих лиц!
Машины легко взбирались по извилистой дороге на холм, вершину которого венчала маленькая церквушка о трех многоярусных главах, крытых кружевом лемеха. Неподалеку от церквушки был разбит бивак маршевой роты. Солдаты сидели вокруг костров, толпились у походной кухни, кое-кто, притомившись, спал прямо на земле, подстелив шинель.
Главнокомандующий перекрестился на купола храма, приказал остановить у ближайшей группы солдат. Из рощицы за церковью уже скакал верхом офицер, своевременно предупрежденный дозорным о появлении начальства на машинах. Брусилов вышел из авто и критическим взглядом осмотрел солдат. Некоторые были в рваных сапогах, двое и вовсе в лаптях. На головах, несмотря на июньскую жару, почти у всех красовались барашковые папахи.
Всадник, нелепо трясшийся в седле, спешился, вытянулся в стойке «смирно». От возбуждения лицо офицера покрылось багровыми пятнами. Он таращил глаза на главнокомандующего и со страхом ожидал разноса.
Светлые глаза Брусилова стали стальными и колючими.
— Господин штабс-капитан! — резко начал генерал. — Известно ли вам любимое выражение вашего главнокомандующего генерала Лечицкого: «Солдат без подошв — не солдат»?!
— Ваше высокопревосходительство! Я знаю-с, но мне так передали маршевую команду… — забормотал офицер, оправдываясь.
— Почему же вы в таком безобразном виде приняли ее под свое начало? — продолжал холодно и зло. Брусилов. — Известно, что нижних чинов отправляют из тыла на фронт вполне снаряженными, одетыми и обутыми… И если некоторые искусники среди них проматывают казенное имущество в пути, приходят на этап в рваных сапогах и растерзанной военной форме, то это значит, что они торговцы казенным имуществом! Таких надо наказывать! Приказываю по прибытии в часть нарядить следствие и тех, кто будет уличен в распродаже своей военной формы — наказать пятьюдесятью розгами! Чтобы и другим неповадно было!
— Непременно выпорем! — пообещал штабс-капитан и злобно оглянулся на нестройно сгрудившихся солдат.
— Второе… — продолжал генерал. — Почему у вас нижние чины еще одеты в папахи, хотя минула середина июня?! Фуражек в нашем интендантстве в избытке, об изъятии папах было многократно приказано! Что они будут зимой носить? — гневно показал пальцем на солдат Брусилов.
Я требую обратить внимание на внешний вид частей! — обратился главнокомандующий к Махрову и другим офицерам свиты. — Несмотря на тяжесть боевой обстановки, а тем более в тылу — солдат должен походить на солдата, быть опрятным, одетым по форме… Командирам частей необходимо проявлять большую требовательность…
Сухопаров с удивлением смотрел на своего кумира.
Придерживавшегося демократических взглядов генштабиста покоробило, с какой легкостью назначил главнокомандующий порку виновным солдатам. Конечно, распродажа воинского имущества в тылу — серьезное нарушение дисциплины, но подполковнику, как и многим русским офицерам среднего возраста, претило, что с началом войны в армии все чаще и чаще стала применяться порка солдат. К середине пятнадцатого года она стала широко распространенным наказанием. Царь, приняв верховное главнокомандование, не только не упразднил это унижение для взрослых, бородатых мужиков, одетых в серые шинели, но даже узаконил телесные наказания.