— Все понимаю, милый! — шепнула ему Мария Алексеевна. — Не переживай! Смотри, какая у нас красавица Настя!
Алексей держал руку Насти в своих и никак не мог отвести глаз от любимой. Она была самой красивой, единственной и неповторимой женщиной мира.
Алексей словно онемел, не мог вымолвить ни слова. Из этого состояния его внезапно вывело легкое покашливание над самым ухом. Соколов резко повернул голову и чуть не ударил полковника Скалона. Встретив взгляд Алексея, долговязый Скалон, затянутый в парадный мундир, взял костлявую руку под козырек. Очевидно, в самую радостную минуту встречи супругов он деликатно держался в стороне, а теперь счел момент подходящим, чтобы проявить свое присутствие.
— Прошу вас, господин полковник, принять самые сердечные поздравления от корпуса Генерального штаба офицеров с благополучным возвращением! — высокопарно, чуть гнусавя, произнес он.
Алексей, поотвыкнув от строгих российских уставных предписаний, по-дружески просто обнял коллегу.
— Мы восхищались вами, Алеша! — В углу глаз внешне чопорного полковника блеснула слеза. — Генерал Беляев, наш новый командир, приказал вас расцеловать и от его имени.
Сослуживцы снова обнялись.
— А теперь я вас оставлю… — продолжал проявлять такт Скалон и поклонился Анастасии. — Авто начальника Генштаба в вашем распоряжении… Генерал Беляев просил передать, что был бы рад видеть вас еще сегодня, если, разумеется, Анастасия Петровна соблаговолит отпустить вас из своего плена… — снова поклонился, словно кузнечик, длинный и тощий Скалон.
В просторном «роллс-ройсе» Беляева Алексей поместился спиной к движению, напротив Насти, и не отрываясь, с восторгом смотрел ей в глаза. Оба не могли говорить.
Соколов не видел ничего и никого вокруг. Только Настя, ее глаза, ее лицо, ее улыбка влекли его, как магнит. Шофер промчал по Литейному, потом свернул на Кирочную, с нее — на Знаменскую. Вот и дом, где Алексею довелось прожить всего несколько дней, но который так часто вставал в его думах в тюремной камере. Он казался таким высоким, таким красивым. Теперь, с высоты страданий Алексея, дом на Знаменской поблек и посерел. Может быть, в этом была виновата война, во время которой старые ценности обветшали? А может быть, это просто от небрежения домовладельца?
Поднялись в квартиру. Дверь открыла незнакомая молодая женщина с быстрыми смышлеными глазами, худенькая и почтительная.
— Это Агаша, наша новая кухарка… — представила ее тетушка.
На пороге своего дома волнение Алексея улеглось, и он почувствовал, что очень устал за эти два года. Единственное, что придавало ему силы, — это любовь к Насте, желание стать для нее защитой от всех жизненных бурь. Правда, он с удовольствием примечал, что его молодая жена — вовсе не беспомощное и робкое существо. В ней чувствовался волевой и крепкий характер.
Вошли в гостиную. Здесь теперь стояла старая тетушкина мебель, к которой он привык еще с детства. Настя положила розы на лакированное крыло рояля, и Алексей восхитился этим благородным натюрмортом. Все, что ни делала Настя, каждое ее движение очаровывало Алексея. Ему хотелось ходить за ней по пятам и любоваться всем, что она делает.
Тетушка оставила их в гостиной, а сама пошла хлопотать с парадным завтраком. И снова Алексей и Настя потянулись друг к другу. Он молча целовал ее глаза, нос, щеки, шею. Гладил ее мягкие, душистые волосы…
— Как я тебя люблю… родной! — шептала ему Настя. Он впитывал каждый звук ее голоса. Когда она погладила его по щеке, его будто ударило электрическим током. — Пойдем завтракать! — потянула Настя мужа в столовую. — Потом наговоримся…
Тактичная тетушка не донимала Алексея расспросами за столом. Он начал что-то рассказывать о пережитом, о своей благодарности чешским друзьям, которые, рискуя жизнью, дважды организовывали ему побег. О том, как нелепый случай — встреча в вагоне с германским офицером — чуть не стоил ему жизни. Пригорюнившись, его слушала, стоя у двери, и Агаша, пришедшая сменить тарелки.
Настя узнавала и не узнавала в этом человеке своего Алексея. Он изменился не только внешне.
Муж был еще в штатском платье, к которому привык за месяцы своего пребывания за рубежом. Он и в штатском был подтянутым и ладным, словно в военном мундире. Но черты его лица обострились, на лбу пролегли две морщины. Линии рта стали твердые, и только изредка прежняя белозубая обаятельная улыбка Алексея словно освещала лицо изнутри.
«Сколько надо было пережить, чтобы так измениться!» — подумала Настя.
Мария Алексеевна, позавтракав и налюбовавшись Алешенькой, тактично удалилась, заявив, что ее ждет старая знакомая.