Между тем подошел тридцать восьмой год с правительством крупных землевладельцев, которые в страхе за свои огромные имения были готовы отдать душу черту и не мучились угрызениями совести, продав народ нацистскому дьяволу. Ян Рокос, связанный с коммунистической партией в прошлом и настоящем, был арестован одним из первых, но нацисты не считали его слишком крупным деятелем и приговорили к принудительным работам по прежнему месту работы — в кузнице милитаризованного сталелитейного завода, так что Ян ходил на работу как арестант.
На заводе появились серо-зеленые мундиры гитлеровцев, наблюдавших за металлургами. Тем не менее, ссылаясь на слово «рабочая» в названии националистской гитлеровской партии, металлурги создали заводской комитет. Но первый же его шаг окончился трагически: весь комитет был отправлен в немецкие подземные снарядные мастерские, где люди работали в помещениях, выкопанных в горе, и дневной свет видели только тогда, когда попадали в лагерь, обнесенный колючей проволокой, по которой был пропущен электрический ток. Все это Рокос намотал себе на ус и работу с тех пор вел только тайком, но с явными результатами. Гестапо тщетно доискивалось происхождения листовок и подпольной «Руде право». На квартиру Рокоса устраивали налеты днем, обыскивали ее ночью, но никогда ничего не находили, кроме жалкого скарба.
Красный флаг Павлинки был заботливо спрятан в дупле сосны на развилке дорог в Розделов и Смечну. Рокос по-прежнему, как белка, лазил по деревьям, и ему ничего не стоило иногда улизнуть из лагеря и добраться до щели среди сучьев, чтобы убедиться, что жестяная коробка лежит на своем месте. Перед 1 мая 1943 года, когда при известиях с советского фронта рабочие облегченно вздыхали, Рокос проскользнул на сталелитейный завод, где он знал все закоулки и заборы, и осторожно, шаг за шагом, прокрался к заводской трубе. Пройти в непроницаемой темноте и не наделать шума, незаметно миновать освещенные цехи, работавшие по ночам, мог только тот, кто знал завод как свои пять пальцев. Всякого другого человека привели бы в ужас бесформенные груды стали, но только не Рокоса. Он совершенно бесшумно поднялся в непроглядном мраке по скобам на вершину трубы. Он взбирался легко, словно дятел: его ловкое, крепкое тело не утратило гибкости даже в пятьдесят лет. На трубе он задержался ровно столько, сколько нужно было на то, чтобы завязать шнурки у ботинок, и неслышно, как летучая мышь, спустился. Густая тень, отбрасываемая сложенными в штабеля железными прутьями, поглотила его.
В утреннюю смену он шагал с остальными заключенными и разразился витиеватыми проклятиями, удивляясь вместе со всеми красному флагу, который развевался на заводской трубе в предрассветном сумраке. 1 мая 1943 года рабочие сталелитейного, металлообрабатывающего, кабельного и всех остальных заводов, откуда был виден шелковый красный флаг, раздуваемый легким ветерком, то и дело отворачивались от немецкой заводской охраны и эсэсовцев, пряча улыбку. Флаг вызвал переполох.
Но сильнее всего всполошились на сталелитейном. Взбешенное военное начальство убедилось, что рабочие уже сменились и проводить расследование бесполезно. Тогда, просто для острастки, гитлеровцы схватили первых подвернувшихся под руку людей, чтобы отправить их в концлагерь. Начальник охраны распорядился снять флаг; Яна Рокоса и остальных, на кого пало подозрение, впихнули в грузовик. Конечно, доказать ничего не удалось, но обвинители были недалеки от истины.
Благодаря крепким мускулам и железной выносливости, а главное благодаря своей твердой вере в победу рабочего класса, сухощавый Ян Рокос выжил. Когда фронты встретились на Эльбе и Советская Армия открыла ворота гитлеровской каторги, Рокос вышел оттуда одним из первых, стремглав помчался в Кладно и первым делом явился на сталелитейный завод.
Он ворвался к председателю заводского комитета:
— Где тут у вас флаги?
— Что ты собираешься с ними делать? — сдержанно спросил председатель.
— Там мой флаг, тот самый, что был вывешен Первого мая сорок третьего года.
Флаг отыскали. На него, как и на остальные, гитлеровцы на скорую руку нашили свастику. Рокос тут же сорвал ее и бросился прямо к выходу.
— Стой, приятель, куда ты? Обожди немного. Для тебя здесь работы непочатый край. Мы как раз начинаем твой коммунизм.