28 октября 1918 года в чешском трактире в Линце я услышал, что в Праге установлена республика. В тот день после длительного перерыва нам наконец-то выдали на ужин гуляш. Но разве это тогда было важно? Я бросился на станцию и прыгнул в поезд, полный дезертиров. Ночью пересел на другой поезд, который стоял впереди нашего и направлялся на север. Утром я был в Будеёвице, а в день поминовения усопших — уже дома. Первым делом пошел на кладбище — к могиле отца.
Я был уверен в том, что теперь все пойдет по-другому, и поэтому остался в армии. Я брал Терезин, Литомержище, Усти. Затем меня послали в Словакию. На завод я вернулся только в двадцатом году. Войной был сыт по горло, как и теми речами, которыми забивали нам головы новые господа.
Дело в том, что жизнь у нас пошла не так, как говорил Ленин, а совсем наоборот! Как-то все не ладилось. Господа переоделись в новые позолоченные униформы и приказывали нам по-чешски. Команды стрелять в рабочих тоже отдавались на чешском языке. Я стал членом коммунистической партии сразу после ее образования. Там тоже говорили по-чешски. Но фальши здесь не было. То великое «Ура!», которое гремело тогда на фронте у Петрограда, позже ставшего Ленинградом, дома я не услышал. И так продолжалось целых двадцать, двадцать пять лет. Но я все время видел над собой руку Ленина, и вел меня пример его партии. И не меня одного, а всех нас. С маленьких начинаний до самой победы.
7
Между тем много воды утекло во Влтаву из нашей Бероупки, а я перемолол огромное количество цемента. Цемент стал важным строительным материалом в последние годы перед новой войной. Одних гор для обороны в войне, которая надвигалась, было мало. Их защиту взял на себя цемент.
Однако солдаты были отозваны из крепостей, панское общество отобрало у них оружие, чтобы они не направили его на единственно правильные цели. В воротах цементного завода торчали эсэсовцы, вокруг печей и мельниц шастали надсмотрщики, а рабочие руки должны были стать руками без тела и головы. Только частью машин. У кого была голова, того вызывали в гестапо. Трижды приходилось мне иметь с ним разговор. Но всегда меня отпускали. Уж слишком им были, нужны мои руки! Но эти руки, однако, знали лучше, чем гестапо, как и когда они должны работать. Все шло очень медленно, а иногда мельницы совсем переставали молоть. Больше всего мы боялись, как бы наши руки не слишком их попортили. Мы поглядывали на небо и ждали сигналов тревоги. Может быть, наконец те, там, наверху, смилуются и разобьют этот завод? Но они не разбили его! Триста бомб сбросили американцы на город и окрестные поля, сожгли текстильную фабрику, сахарный завод, убили сорок пять человек, но с цементным и металлургическим заводами не случилось ничего! Вероятно, еще в апреле они верили, что Гитлер при помощи нашего цемента закрепится на Одере и остановит Советскую Армию! Мы уже тогда понимали эту политику. Наша уверенность в этом еще больше возросла, когда мы услышали, что американцы разбомбили «Шкоду». В течение шести лет они позволяли работать военным заводам, делать орудия и танки! И только теперь разбомбили их. Мы понимали, что они уже сражаются против нашей будущей республики.
В начале мая 1945 года мы несколько дней находились между двумя фронтами. Прагу уже освободила Советская Армия, а позади нас, в Ракицанах, находились американцы, к которым пробивались нацисты, чтобы сдаться в плен.
8
Остались мы на своем цементном заводе в освобожденной республике только вдвоем — один инженер и я, молольщик цемента. Все остальные разбежались. Многие решили, что могут теперь отдохнуть. Тот инженер был хорошим парнем. Взяли мы с ним все в свои руки и вытащили завод из болота. Работалось нам весело. В городе стоял советский гарнизон; в Прагу уже прибыл Готвальд. Дело понемножку пошло вперед, хотя реакционеры вставляли нам палки в колеса. Наша сила была в том, что дорогу нам указывала партия. Мы знали, что придет день, когда завод будет нашим. И поэтому нам было ясно, что мы работаем для себя, следовательно, работа наша должна быть лучше, чем она была когда-то раньше, когда из известняка стали добывать цемент. Скажу вам так: кто не любит завод, тот не добьется хороших результатов. Достаточно двоих сознательных и хороших работников, чтобы все на заводе стало другим. Никто не хочет, чтобы люди работали до изнеможения. Они только должны любить работу и работать с душой. Кто умеет работать, тот и должен руководить…