Матей посмотрел на тропинку, тянущуюся в гору. Ветер осыпал с ветвей капли. Но дождь уже прекратился.
Деревня лежала тихая и покорная. Было грязно. Во двор вбежали, шлепая по грязи, дети. Они боязливо смотрели на партизан, на их автоматы и рюкзаки.
На площади перед кооперативом партизаны остановилась, некоторые вошли в здание, остальные разошлись в равные стороны. Большая группа вместе с Матеем пошла к Звонарову гумну. Там Матей дал последние инструкции, раздал всем оружие и боеприпасы, которые до поры довремени надежно прятал дядька Звонар.
В полдень, когда вновь начался мелкий дождик, десятилетняя дочка пастуха Милка вбежала в дом и, задохнувшись, проговорила:
— Идут…
Отец Милки, пастух, с детства сильно хромавший на правую ногу, вышел во двор и принялся колоть дрова. Его жена начала бросать в кипящую воду галушки.
Неожиданно что-то противно просвистело в воздухе, и сразу же в деревне загремело, как во время грозы.
Милка юркнула под стол, глядя оттуда испуганными глазами.
В избу вбежал отец.
— Где ты их видела? — спросил он Милку, заглядывая под стол.
— На лугу, возле креста, — ответила, плача, девочка.
— Так где — на дороге или на лугу?
— На лугу.
— Значит, не возле креста?
— На лугу, но близко от креста! — И девочка вновь громко заплакала, так как грохот и взрывы не утихали.
Пастух спустился в подвал, сдвинул два полена и спросил:
— Вы слышали?
— А то нет! — отозвался из темноты голос. — Скоро они будут здесь.
Дюро Ковач смотрел из подвала на дорогу через узкую щель окошка, заваленного снаружи досками. С улицы окошка не было видно.
В подвале сидело пятеро. Они уже обо всем договорились с пастухом и его женой. В случае необходимости связной становилась жена пастуха или маленькая Милка.
Через минуту стрельба из миномета прекратилась. Дюро отошел от окна, где его сменил Павол. Лица всех выражали нетерпение. Следить за дорогой могли только двое, и после прекращения стрельбы они каждую минуту менялись. Объяснялись больше жестами, чем словами.
— Идут, — подал знак от окошка Павол.
Шесть человек шли медленно, с автоматами наперевес, глубоко надвинув на глаза каски. Шли молча, меся сапогами грязь. За ними двигалась еще одна группа. Дюро Ковач считал их, и глаза его блестели.
— Восемь, — шепнул он.
Парни в подвале не шевелились. Двое сквозь щели смотрели на дорогу, трое прислушивались возле дверей подвала.
— Партизаны есть? — раздался сиплый голос прямо под окнами избы.
Парни в подвале слушали, задрав вверх головы.
— Есть здесь партизаны? — снова раздался тот же голос.
— Да что вы, они уж давно в горах! — услышали партизаны ответ пастуха. — Мы давно их не видели.
— Да? В деревне их нет?
— Говорю, давно ушли в горы, — повторил пастух. — В деревне не осталось ни одного.
В подвале были слышны скрип сапог, несколько вопросов по-чешски о молоке, несколько немецких фраз. Потом немцы ушли.
Партизаны следили за дорогой. После ухода первой группы немцев они услышали гул мотора. Это был грузовик, тянувший за собой миномет, закрытый брезентом. Грузовик двигался медленно и перед домом пастуха не остановился. Вслед за грузовиком показалась еще одна группа немцев. Их было двенадцать. Но и они прошли, не останавливаясь, в деревню. Процессию замыкала легковая машина, в которой сидели четверо. Даже через узкую щель окошка было видно дуло легкого пулемета.
Потом все стихло. Партизаны ждали, когда уляжется пыль и пастух скажет им, что его жена уже ушла с сообщением.
— Дюрко, — произнес Павол, и в глазах его отразился страх.
— Что, Павол?
— Те автомашины…
— Будем ждать. Они ни в коем случае не должны уйти. Вернуться они могут лишь этой дорогой, понял?
Павол молча кивнул.
Мины падали в основном в садах и огородах, и только одна взорвалась перед Путеровским амбаром, разрушив одну из его стен. После взрывов в деревне снова стало тихо. Но жители, сидевшие в укрытиях, начали несмело выходить на улицу только тогда, когда к костелу подошли первые немцы, убедившись, что стрельба не повторится.
Перед кооперативом, ближе к костелу, чем к кооперативу, остановился грузовик. Из него выпрыгнули несколько человек, еще несколько остались в машине. На площадь перед костелом въехал легковой автомобиль, оттуда вышли двое. Двое других сидели за пулеметом.
Все разделились на три группы. Одна двинулась в направлении избы Цабанки, другая — к мосту, неподалеку от которого, в подвале у Путеров, сидел Футляр со своими ребятами. Остальные разбрелись по избам близ костела. Везде они выпытывали о партизанах и везде слышали одинаковый ответ:
— Ни одного здесь нет. Все давно ушли в горы.
Постепенно немцы поверили этому. На стрельбу из миномета не было никакого ответа, ни одного выстрела. Деревня выглядела спокойной, нигде ни одного подозрительного человека. Месяц назад, когда они впервые пришли в эту деревню, они натолкнулись на сопротивление партизан; стрельба была ожесточенной, было сожжено три дома. Пятерых человек они расстреляли, а двенадцать взяли с собой.
Примерно через полчаса все собрались в пивной кооператива, расселись за столами и потребовали выпивки. На площадь вернулись и те, кто ходили к Цабанкиной избе я к мосту. Возле машин остались шесть-семь человек. Мелкий дождь нисколько не притупил их бдительности.
Из подвала кооператива Матей хорошо видел каждое их движение. Вскоре он заметил, что произошла смена: те, кто уже выпил, заменили оставшихся возле машин.
— Только бы напились, — шептал себе под нос Матей. Он посмотрел на своих ребят, стоявших с обеих сторон лестницы на случай появления непрошеного гостя. Они хорошо знали, что делать в случае его появления.
Над их головами раздавался грохот сапог, звучала немецкая речь, хлопали двери.
— Все идет как по маслу, — шепнул старосте Ондрей — один из его ближайших друзей.
— Посмотрим. Не нравятся мне эти машины. Там под парусиной наверняка тяжелые пулеметы. Если бы они стояли не так далеко, а сразу у угла костела! Они могут там укрыться. Футляр не справится с их пулеметом. Вот если бы Дюро Ковач напал на них сзади! Кто-нибудь из нас должен пойти к нему, как только немцы выйдут из корчмы.
К Матею подошел француз и ткнул себя пальцем в грудь:
— Я… я! Староста! — И его французское «р» прозвучало в самое ухо Матея.
— Хорошо, Андре, приготовься. Успех будет зависеть от того, сумеешь ли ты добраться до Ковача.
Последующие минуты были самыми трудными, полными нетерпеливого ожидания. Немцы все не выходили из корчмы. Там еще слышались голоса. Кажется, всего немцев человек тридцать. Ага, сейчас выходят. Дверь хлопнула, вышли последние. Наступила тишина.
Матей следил за теми, кто вышли последними, как они шли к машинам немного навеселе; один из них похлестывал прутиком по сапогу и смотрел по сторонам.
Трактирщик сдвинул крышку люка, перекинулся двумя-тремя словами с Матеем, и вот уже француз выскользнул из подвала и, согнувшись, длинными шагами перебежал пивную и выскочил во двор. Чуть качнулась поленница дров, и его уже нет. Пробираясь через чей-то сад в направлении хаты пастуха, он услышал треск пулемета старосты. Его глаза радостно вспыхнули, он еще сильнее стиснул автомат и побежал в нижний конец деревни.
Пулемет Матея бил метко. Вслед за ним от моста, из подвала Путеров, раздались выстрелы группы Футляра.
Возле немецких машин началась паника. Многие солдаты растерялись, но через секунду все бросились на землю кто куда, стараясь занять оборонительную позиций! Некоторые поползли к костелу и через минуту открыли стрельбу.
Матей не забыл о накрытом брезентом грузовике, не он не видел, что делалось с его другой стороны. Двум немцам удалось пробраться к правой стороне машины и вытащить два тяжелых пулемета. Один из них, однако, от машины не вернулся.
Футляр помогал от моста как мог, пока немцы не укрылись за углом костела, как Матей и предполагал. Теперь они были защищены. С левой стороны стояли только три дома, и парням с автоматами было сложно веете открытый бой с тяжелым немецким пулеметом, тем более что немцы были скрыты деревьями. Но они парализовали немецкие машины, которые никак не могли спуститься на дорогу.