— Не стойте тут!..
— Что? — спросила она испуганно. — Что вам нужно? В чем дело?
— Знаете, тут…
— Что?
— Не стойте тут, — повторил он еще раз, — не ждите! В воскресенье, — махнул он рукой, — в воскресенье тут ездит много автобусов, но только с экскурсиями, а они почти не останавливаются. Только у источника. Там некоторые останавливаются. Идите туда, там кто-нибудь вас прихватит в машину! Скоро здесь и машин и мотоциклов будет страсть как много, скоро все понаедут.
— Куда я должна идти?
— Да туда, к воде!
— К воде?
— Ну да! К сочку.
— А вы кто такой? Что здесь делаете?
— Я? — спросил немного удивленный Банковский. — Да я свою корову пасу! — Он показал палкой на Лысуху: — Вон ту.
У Майки дрожало лицо, когда она смотрела на Банковского — печального и вместе с тем готового улыбнуться.
— Ну как, идете?
— Так говорите, сочок?
— Ну да.
— А почему вы так называете эту воду?
— Да уж издавна она так зовется.
Майка отлепилась от железного столба, потянулась упругим телом и окинула взглядом Банковского. Полуоткрыв красные губы, она еще раз внимательно на него взглянула.
Он усмехнулся, приподнял толстую палку и стукнул ею по твердому бетону шоссе. Потом, взглянув еще раз на Майку, двинулся к источнику. Пройдя несколько шагов, обернулся и снова заговорил с Майкой:
— Я вам хотел помочь еще раньше, как только увидел вас обоих…
Майка повернула гудящую от боли голову:
— А как? И где же вы были?
— Да вот там. Там у меня корова пасется, — сказал он. — Тихо пасется, мирно, корова у меня такая тихая, мирная, под ней хоть костер разводи, только я хотел ее позвать домой, а вы тут и остановились у водички…
— Так вы нас видели?
— И видел, и слышал. Правда, не все понял. Крикни я тогда — вы бы испугались, а потом бы, может, и рассмеялись, и вся ваша злость растаяла, как чадный, смрадный дым. Злость — это ведь просто дьявольский смрад. Но тут я сказал себе: нет, из-за этого оболтуса я так не сделаю. Этот ваш парень не больно хорош… К тому же, кажется мне, человек не всегда может людям помочь, даже когда захочет.
— А вы хотите помогать людям?
— Хотел бы.
— А почему?
Байковский не отвечал, а только смотрел на Майку. Его худое и темное лицо, полное печального укора, походило на осенний сухой лист. Красно-желтое солнце, которое уже поднялось над горизонтом, выбравшись из желтоватых, кое-где голубовато-серых облачков, освещало его.
— Так почему все же вам хочется помогать людям?
— Ну, идите к водичке. Корова-то не моя, а сына. Один сын у меня в кооперативе, второй в Братиславе, был еще один, да погиб… — Байковский повел плечами и, повернувшись, зашагал к источнику.
Майка Штанцлова постояла еще минуту, прислонясь к столбу, удивленная, что старик с ней заговорил. Что ему надо? Может, просто ему скучно здесь? Скучно, и все? Но тут она почувствовала, что, подумав так, как бы обидела старика, и снова ощутила пустынность шоссе, зеленых откосов, безлюдие автобусной остановки и лежащих вокруг полей. Может, старик и прав, не к чему ей здесь стоять: автобусы тут в воскресенье не ходят, а у источника, возможно, кто-нибудь и остановится… Она снова почувствовала жажду после ночной еды, вина и коньяка. Старик хочет помогать людям, уже давно она такого не слышала, да ей никто и не поможет. Кто может помочь ей дома или у Тибора? Эти бессердечные свиньи? Ночью тогда кто-то пришел, она помнит громкий разговор и словно бы ругань, а потом Иво разбудил ее: «Майка, давай быстрее, поедем в Теплицы!» И она пошла, ей стало лучше на свежем воздухе, и здесь, у воды, она хотела остановиться, чтобы Иво вспомнил все и не был таким бессердечным. Она забарабанила по его спине, и он остановился. Из-за Иво она уже много раз была у Тибора. Из-за него она вчера кокетничала с Тибором и взяла деньги… Майке Штанцловой вновь стало одиноко. Безлюдное, пустынное шоссе пугало ее. Если бы Иво вернулся… Почему он спрашивал о деньгах? Тысяча крон — это немало, приличная сумма. Она может на них приодеться. И снова ей стало противно все: и то место, где она сейчас стояла, и этот железный столб. Ей стало противно все вокруг, потому что там в траве валялась тысяча крон, которые она взяла у Тибора, и ее вновь испугали эти деньги, испугало то, что из-за них она предала все, испугала ночь у Тибора, ночь, когда она взяла от него деньги. И Майка отлепилась от столба, решив пойти к воде, пойти за этим стариком, спросить его, может, приедет какой-нибудь автобус или машина… Ведь он говорил, что приедет… Но она еще раз спросит его. Сделав шаг, она повела плечами и, внезапно подумав, что она и правда очень непрактичная, нагнулась и подняла тысячу крон, сунула их в кошелек и медленно пошла за Байковским, шагах в двадцати от него. И когда она спустилась с шоссе на пастбище, Байковский уже сидел на краю бетонной кладки. Майка прислонилась к другому ее краю.
— Давно я уже сюда хожу, — сказал он, — это пастбище я арендую у деревни. А вы-то сама кто такая?
— Я? Студентка.
— Студентка? И ваш кавалер тоже студент?
— Да нет.
— Нет?
— Он директор.
— Директор? И чего же он директор?
— Директор городских парков.
— Ишь ты! А вы кем же будете?
— Не знаю.
— Как это «не знаю»?
— Да мне все равно.
— Все равно?
— Куда-нибудь меня распределят.
— И как же это вас будут распределять?
Она не ответила. Ее рассмешило то, что этот старик назвал Подгайского кавалером. Как-то удивительно странно прозвучало это в его устах. От Байковского пахло деревней, хлевом. Ее лицо было повернуто к солнцу, и темные большие очки, словно зеркальца, отражали солнце, облака и голубоватое небо. «Что сделает отец?» — подумала она, внезапно испугавшись, охваченная страхом, который она не чувствовала в ту минуту, когда уходила из дому в субботний полдень к Подгайскому. Может, он уже что-нибудь сделал. Она поежилась. Может, он уже разгромил этот курятник Тибора. Он и так постоянно твердил, что Тибор Корнель странно живет, что нужно было бы заглянуть в его квартиру; вчера отец опять грозил это сделать, но до утра ничего не случилось. Они неплохо поразвлекались, так было уже не раз. Тибора она давно интересует, и если бы она умела быть практичной… Фу! Она взяла от Тибора деньги, Иво знает об этом. Почему Иво спрашивал у нее о деньгах, почему Тибор дал ей их? Он обещал ей много денег. Если бы на квартиру Тибора нагрянули с обыском, если бы всех их там застукали… А у нее деньги от него… Она не спеша развязала косынку, сложила ее, сунула косынку в карман, сняла куртку. Поднялся ветерок. Она чувствовала его через тонкий свитер. Майка пригладила руками волосы.
Байковский оглянулся на нее. Он видел, как ветер треплет пряди ее черных, коротко стриженных волос.
В ее волосах блеснуло солнце. Бока, ноги, спину пронзил неприятный холод. У Тибора есть деньги, а это значит, что ей больше не гулять по парку с Иво, не сидеть с ним в темноте на скамейке, не слушать его рассказы о том, какие прекрасные парки будут вокруг нового района. Это значит, больше не ездить в Теплицы и сюда, к источнику. Она была пьяна, Тибор ее фотографировал, она смеялась, прикрыв глаза рукой, одной рукой глаза, другой — рот… Яркая вспышка, так сесть, так лечь — такие фотографии она уже видела, некоторые ребята собирают. Может, Тибор как раз и торгует ими. Тибор торгует всем, чем может. И этими фотографиями, а она должна быть практичной. Она сняла с плеч тяжелый рюкзак, посмотрела на воду, которая струилась среди чисто вымытых камней…
— Всякие люди сюда ходят, — долетели до нее слова Байковского, — полно всяких людей, в воскресенье особенно, но так рано никто не является. А что же это вы в такую рань отправились на прогулку? Сколько сейчас уже?
Майка посмотрела на тонкое запястье:
— Четверть пятого. И вправду рано еще… — Она зевнула, прикрыв рот рукой, и вновь вспомнила двор (там полно ржавых, старых машин, мотоциклов) и вспомнила прекрасно обставленную квартиру, в которой жил ее знакомый — Тибор Корнель, вспомнила большую стену, окрашенную в желтый цвет. Мысленно она опять увидела проступающие из-под краски черные буквы: «Михал Корпель. Автомотосервис» — и подумала о Тиборе. Чернью усики, торчащие под носом! Вдруг она подумала о двух сокурсницах, которых Иво привел к Тибору. Это были Зуза и Миа. Они исчезли куда-то с приятелями Тибора — с Педро и Джеком, потом опять появились, напились, и она напилась, и Тибор фотографировал ее голую… От него пахло бензином, а в соседней комнате были Иво с Врановской… Возможно, в третьей комнате были Зуза и Миа с Педро и Джеком. Ты, Майка, напилась из-за него, из-за Иво… Но почему они в такую рань уехали за город? Кто-то пришел, и все изменилось… «Быстрее, Майка, собирайся, уже светло!» — сказал Иво, и она ушла с ним, хотя ей было хорошо на той тахте, когда она прогнала этот противный сон. Сон был отвратительный, когда Иво будил ее, как остывший кофе… Она взяла деньги, большую сумму — тысячу крон, и Иво знает о них, может, он бы ударил ее, если бы не… Она зевнула еще раз.