— Она здесь?
Брудзкайтис потер переносицу двумя пальцами, глянул на свои наручные часы.
— Черт! — сказал он. — Нет, ее здесь нет. Уже нет. Все выглядит так: вчера вечером, около восьми, здесь шел “Борис Годунов”, посреди действия, во время народного бунта, на сцене появилась девочка лет десяти. Одета она была обычно, как одеваются сейчас дети. Она приблизилась к оркестровой яме… А все, понимаешь, решили, что это часть спектакля! Тем более что в массовке тоже участвовало несколько детей. Девочка посмотрела в зал и вытянула вперед руку, вокруг нее сразу же образовался вихрь метров в пять, и в нем, как в гигантской карусели, закрутились огромные куски “черной” поволоки. А затем случился взрыв. Во всяком случае, так это выглядело. Яркая вспышка. Поволока изменила свои свойства, и самым злокачественным образом.
— А что же теперь? — растерянно спросил Андрей, услышанное с трудом укладывалось в голове. — Ведь это же… — его распирало от готовности действовать, что-то предпринимать, исправлять свою вину перед “обычными” героями. — А как же это все убрать?..
Брудзкайтис серьезно, не мигая, смотрел на него.
— Правильно, Андрей, уже лучше, теперь ты понимаешь. Жаль, что тебе раньше не рассказали. Думали, ты еще не готов.
Андрей почувствовал, как уши наливаются жаром. Ему было безумно стыдно и одновременно хорошо от оказанного доверия.
— А может, и правильно, может, и не готов… Был не готов!.. Вот только что же делать?
— Ну, положим, с поволокой мы справимся. Есть у нас такие специальные ловушки. Да-да, кое-что мы умеем. Скоро их подвезут. Будем изучать, препарировать, но дело ведь не только в этом! Дело, Андрей, в твоем мировоззрении, в том, насколько ты готов, в мере твоей убежденности. И не только твоей. Вообще. И только тогда можно что-то изменить! Взять хотя бы “летунов”… Хотя нет, об этом позже.
— Да-да, — сказал Андрей. — А пока — просто действовать! Со всем рвением, отдавая все силы, не опуская рук…
Но Брудзкайтис уже вышел.
Однако ушел он не слишком далеко. В коридоре раздались его зычные команды, и бригада “ком-мандных” загупала говнодавами по трескучему паркету. Бежала она тяжело, с ленцой, как при изнурительном марш-броске. Прыгающие розовые затылки один за другим исчезали в темном коридоре.
Андрей вышел и огляделся.
В театре творился все тот же кавардак. Людей не убавилось, но и не прибавилось. Зато концентрация блюстителей порядка достигла того предела, когда никакого порядка уже быть не может.
Брудзкайтис, который только что был тут, куда-то подевался.
Андрей выбежал на улицу. Она разительно изменилась.
Глава 2
На площади действительно, как и предсказывал Брудзкайтис, стояли грузовики, и в них действительно наблюдались какие-то конусы. Ловушки. Андрей попытался придумать иное, более удачное название, но ничего не придумывалось. Конусы были довольно большие, самое меньшее — метр в диаметре и примерно столько же в высоту. Они умещались по две штуки на платформу. Вокруг грузовиков столпилась разношерстная публика. Публика участвовала во всеобщем процессе разгрузки и состояла из милиционеров-конников, чумазых с головы до ног метростроевцев, рабфаковцев, интеллигентов и каких-то совсем невразумительных особ в штатском. Особенного рвения никто не проявлял, но и ясно было, что проволочек никто не допустит.
К. стоял на подножке ближайшего грузовика и сквозь рупор отпускал в пространство веские замечания по поводу хода работ. Он делился своим мнением со всяческими олухами, рукосуями и просто синкретическими идиотами.
Еще вчера Андрея покоробило бы от такого обращения, но сейчас он испытывал какое-то мрачное, победное удовлетворение. Ему тут же захотелось оказаться среди разгружающих, в самой гуще событий. Он скатился по ступеням и побежал к грузовику, где как раз требовалась помощь — конус там угрожающе кренился, полозья под ним трещали… Когда оставалось всего несколько метров, его правая нога, значительно опережая тело, скользнула вперед, и сухожилия затрещали, как бедра старой проститутки. Андрей громко вскрикнул, зубы его с лязгом сомкнулись. Некоторое время он стоял в нелепейшей позе — с правой рукой откинутой назад, словно солдат, вылезший из окопа с гранатой наготове. Превозмогая боль, он добрел до грузовика и молча подставил плечо под жестяной корпус ловушки…
Не успели сгрузить, как подоспел взбешенный К., взобрался на платформу, и в его устах зацвели, осыпаясь, страшные проклятия:
— А-а, чтоб вас!.. Желчь будете жрать!.. Уроды!.. — голос у него срывался. — Жопы с бантиком!.. Вы хоть знаете, что вам за это будет? Я вам объясню… Брудзкайтис, ко мне! Вот эту сволочь — в расход!.. Встать! Встать!..
Очень быстро ловушки водрузили на остистые тележки и впрягли в них по пять человек — тележки загрохотали на громадных, величиной с приличный арбуз, подшипниках к главному входу театра, который представлял собой все тот же классический пролет лестницы. Понятно, что никаких удобств для подъема на этой лестнице не нашлось, и пришлось сооружать их из того, что было — подвезли на грузовиках доски. Андрей бегал к ним и обратно, морщась от боли. Кажется, он все-таки прилично растянул ногу. Мыслей у него в голове почти не было — только крутой, как кипяток, раж.
Его бригада быстрее других соорудила полозья для подшипников, без которых было не затащить ловушки в здание. В бригаде совсем не было людей в погонах, кроме одного парня с очень честным лицом и сапогами с залихватскими ушками на голенище. Парень честно пыхтел, и чугунная рожа его плыла густыми малиновыми пятнами. Еще был один мазурик, в котором Андрей признал криминального элемента из подворотни. Этот работал, часто чертыхаясь и вяло, себе под нос, отгавкиваясь на ругань орущего над их головами К. Ситуацию он рассматривал как крайне нефартовую — все вокруг было стрёмно и неопределенно.
Ловушки подкатили к лестнице.
И тут выяснилось, что нужны еще металлические штыри, дабы поставить аппараты на попа, так, чтобы вся конструкция после закрепления выглядела как большие песочные часы.
Кто-то куда-то сбегал и, громыхая по брусчатке, приволок два огромных молота. Поднять их никто не смог. Из толпы высунулся метростроевец, отодвинул всех, презрительно сплюнул в мозолистую ладонь и, громко крякнув, обрушил молот на первый штырь, загоняя его в дерево. Штырь вошел легко. Метростроевец отступил, любуясь собственной работой, вогнал второй штырь и, перебросив оба молота через плечо, ухмыляясь, вразвалочку ушел. Андрей так и не понял, откуда он явился и куда ушел. Наверное, загонять другие штыри. Наверное, это любимое занятие — на досуге штыри забивать.
Вообще же, на площади установилась тишина. Никто больше не орал, не суетился, а только — дребезжали повозки и слышалась незлобивая ругань. Многие уже перекуривали.
“Вот это правильно, — подумал Андрей. — Вот это верно — дать людям отдохнуть”. Он и сам захлопал по карманам. Сигарет, как назло, не оказалось.
И тут криминальный элемент безмерно удивил Андрея, протянув ему пачку заоблачно дорогих сигарет. Пальцы криминального элемента почернели на брюшках и подрагивали.
Они молча покурили, щуря глаза и деловито поглядывая на лестницу.
И вот с другого конца площади понеслось:
— …ать!.. ать!.. ать!..
“Встать!” — догадался Андрей.
Они водрузили тележку на сооруженные полозья.
И в этот самый момент открылись двери главного входа, и оттуда начали выходить люди. Вели их одной колонной, с двумя рядами конвойных по обе стороны, и черный хвост гудящей людской массы спиралью выложился на площади. Слышались чьи-то взрыдывания. Хотя большинство вело себя спокойно. Очевидно, среди них было не так уж много “загрязненных”.