Борис Геннадьевич Богданов
Слон лоснился от капель тумана. При каждом шаге под его кожей вспухало и катилось от головы к хвосту мышечное кольцо, укачивало, нагоняло сон.
Жан выплыл из дрёмы, потянулся и выпрямился. Тело ныло от неудобной позы. Слон, почуяв движение, засопел, закинул назад хобот.
— Силоса хочет, — оскалился Аркашка. — Скотина балованная!
Жан зачерпнул из жбана пахучий ком, вложил в слюнявый зев. Слон довольно хлюпнул, втягивая лакомство, хоботом нашарил Жаново лицо, коснулся мокрыми бородавками.
— Ладно, ну тебя… — пробормотал Жан, отстраняясь.
— Пожрал, целоваться полез! — засмеялся Аркашка, затряс бородой. — Смотри, Жано, привыкнешь. Про девок забудешь… Целуешься с девками-то?
— Ещё бы! — громко ответил Жан.
— Эт-ты молодец, — сказал Аркашка. — Девок не пропускай. Вот, к примеру, Лизавета…
Лизавета сидела впереди, отдельно от остальных, крепко ухватившись руками за вибриссы. Услышав эти слова, она напряглась и ещё больше пригнулась; накидка встопорщилась на плечах. Чисто цапля под дождём. Всё равно красивая…
Жан нарочно напросился сегодня с ними, к Лизавете ближе.
— Язык у тебя дурной, Аркаша… — не оборачиваясь, сказала Лизавета.
— Откуда знаешь? — удивился Аркашка. — Не пробовала ещё. Отличный язык. Вернёмся…
Жану стало неприятно. Разве можно такое говорить? При девушке-то? Захотелось то ли уйти (но куда уйдёшь со слона?), то ли надавать Аркашке тумаков. И стыдно тоже стало, потому что понял — не побить ему Аркашку, сил не хватит, а вот наоборот — запросто.
— Ты, это… — заставил себя произнести Жан, — смотри, а то…
— О как! — подмигнул ему Аркашка. — Боюсь!
— Не отвлекай погонщицу, балабол, — подал сзади голос Мустафа. — Свернём не туда — тебя ссажу, ножками домой отправишься!
— Холодно, командир, — покладисто сменил тему Аркашка, — мокро. Не рано для грибов?
— Не рано, — сказал Мустафа. — Промедлим — труху принесём. Самое время. На ксени бы не нарваться, они спелое чуют…
— А вдруг встретим? — спросил Жан. — Что тогда?
— Драться будем, — пожал плечами Мустафа. — Что ещё?
— Почему?
— Потому, — сказал Аркашка. — Ксени — не люди, нелюди. Встретил — убей!
Он заговорил наизусть:
— Ксени на людей похожи только. Вместо лица у них — звериное рыло, а вместо кожи — червивая шкура. Из пасти воняет, как у скунса-падалыцика. Ксени ловят человека толпой, раздирают на куски живого, пожирают мозг и сердце. Они приходят ночами и воруют наших детей!
— Тихо!.. — Лизавета натянула вибриссы.
Слон булькнул, задрал голову и остановился.
Лизавета крутила головой из стороны в сторону, прислушивалась. Аркашка закрыл глаза, приложил ладони к ушам и стал похож на сову. На его лице появилось неожиданно жёсткое, даже жестокое выражение. Он кривил губы, как будто это помогало слушать. Ксени?..
Рядом потрескивало, будто кто-то не очень тяжёлый крался мимо. Полотнища тумана шевелились, открывая то замшелые валуны, то ветви деревьев, то кусок неба.
Треск стал ещё громче. Слева из сумрака выдвинулась огромная рыже-лакированная морда. Впереди и по бокам морды блестели маленькие, не больше кулака, приплюснутые глазки, глянцевые, чёрные. Под глазками, у челюстей, из хитина росли коленчатые, мохнатые антенны. Существо на мгновение замерло, ощупало антеннами слоновий бок, Лизавету и двинулось дальше. Ножки поднимались и опускались, выписывали в воздухе петли, куски брони гигантской многоножки стучали друг о друга краями.
Шшш… Чок-чок-чок…
Сильно запахло мятой. Аркашка шумно выдохнул:
— Кивсяк!
— Точно… — улыбнулась Лизавета.
Ярко-красной полосой вился перед глазами ряд дыхалец-стигм, вокруг них пузырился липкий секрет. Жан не удержался, нагнулся, протянул руку и зачерпнул горстью жижи. Холодящий дух усилился невероятно, стал плотным, почти осязаемым.
— Ну, ты мальчишка… — сказал Мустафа.
— Люблю очень, — Жан достал фляжку с широким горлом, осторожно заполнил маслом с ладони, закупорил и облизал пальцы, — с детства, батька приносил. Теперь я ему.
— Люби, — ответил Мустафа. — Свалишься — ждать не стану.
— А вдруг ксени?
Мустафа пожал плечами:
— Судьба, значит.
Жан удивился.
— Да ты что? Разве своих бросают?!
— Не отставай.
— Не пугай новенького, старшой, — усмехнулся Аркашка и добавил: — Ксени сюда не ходят, это наша земля.
— А дети? Ведь у нас же воруют, прямо в посёлке?