День второй
Звонок будильника въедливо проник в сонное сознание, порушил только-только образовавшееся цветное видение – что-то зеленое, звонко-желтое, красиво-осеннее. То ли лес это был, то город такой, Инга понять не успела. Заснуть ей удалось только под утро. Тревога-бессоница напала сразу, как только она легла в постель, окутала холодным одеялом, и никаких сил не хватило, чтоб сбросить ее с себя вовремя. Ее, тревогу, если не сбросишь сразу, до утра она будет мозги твои жрать. Пока не насытится, не отпустит. И дела ей нет до того, что вставать человеку утром рано надо. А после ночной бессонницы это смертной казни подобно. Вытаскивать себя из ласковой, под утро пришедшей дремы, как в самоубийство нырять. Тем более если живешь свою жизнь отнюдь не жаворонком, а совой, самой что ни на есть классической, и спать по утрам тебе природным биологическим законом положено. А тут, вместо этого сна, нате вам – жизнерадостная утренняя песня будильника. Знаменует начало дня. И потянулась, как говорится, сплошная цепь биологических беззаконий…
К мерзкой электронной мелодии будильника тут же присоединился голос Светланы Ивановны. Хоть и человеческий, но такой же противный, на высочайшей визгливой ноте звучащий:
– Инга! Инга! Иди сюда, Инга! Мне плохо, Инга! Я умираю! Ты слышишь или нет?
Поборов желание сунуть голову под подушку и поглубже зарыться в постельное тепло, Инга заставила тело напрячься и выскочить одним прыжком в жизнь. Куда от нее денешься-то? Вон она, тут как тут, вопит-призывает…
– Иду, Светлана Ивановна, иду! – пробормотала она тихо, скорее для самой себя. – Сейчас, умоюсь только! Сейчас все будет! И хорошо будет, и чай будет, и еда будет. И жизнь. И никакого такого умирания…
Светлана Ивановна «умирала» каждое утро, вот уже три года кряду. Хотя для умирания как такового особых предпосылок и не было. Инсульт, приключившийся три года назад, обошелся со Светланой Ивановной довольно вежливо, совсем уж стопроцентно в движениях не ограничил. Могла она и на постели самостоятельно сесть, и ночной памперс с себя стащить, и до судна спасительного дотянуться. И диабет тоже в крови Светланы Ивановны не особо злобствовал. То есть разрешал жить и без инсулина, держался себе в допустимых сахарных пределах. Жить можно. То есть тихо доживать то, что остается человеку после его семидесяти. Вот только не была по складу своего характера Светлана Ивановна из тех, из тихо и спокойно свою жизнь доживает. По складу характера яростно протестующая, неспокойная и нервно-злобная, в отместку за свою немощь другим людям жизнь портящая.
Слегла она с инсультом за год еще до Толикова предательства. И никак со своим лежачим положением смириться не могла. Привыкла быть в доме хозяйкой, привыкла все на себя взваливать. И Инга тоже быстро к этому обстоятельству привыкла – и к чистоте в доме, которая, казалось, сама собой, ниоткуда будто берется, и к обедам-ужинам вкусным, и к стопочкам чистого белья, разложенного аккуратно по полкам. Может, потому Светлана Ивановна и приняла Ингу так приветливо, что та на хозяйство ее домашнее не притязала. И на кухне свое место не отвоевывала, принимала заботу о себе тихо и с равнодушной благодарностью. Пришла в семью соплюшка-студенточка, сын доволен и счастлив, смотрит на нее с обожанием… Чего еще хорошей матери нужно? Только вот худа студенточка больно, подкормить бы надо получше. А что молчит все время, смотрит огромными равнодушными глазищами куда-то мимо, так это и хорошо. Молчит – не спорит. Уважает, значит. И образованная опять же, из хорошей семьи. Светлана Ивановна очень хотела, чтоб сын на образованной девушке женился, а не на халде какой крикливой. Зачем ей в доме крикунья-спорщица? Спорить со Светланой Ивановной было нельзя. Ее деспотичной заботе можно было только отдаться со всеми потрохами. И ребеночка народившегося – тоже туда, в бабушкину заботу отдать, в обстирывание и полезное питание, в походы по развивающим мероприятиям – танцам, шахматам, английским репетиторам…
Напавший на Светлану Ивановну инсульт застал их благополучное семейство врасплох. Все с ног на голову перевернул, все у них отобрал. А самое главное – деятельности бедную Светлану Ивановну лишил, одну только деспотичность оставил. А когда деспотичность места приложения лишена, тут уж и злоба появляется, и ненависть, и капризность. И делается все из ряда вон плохо, и раздражает до ужаса. И сын уже плох, и невестка неумеха, и внучка вредная… Самое страшное наказание для деспотичной женщины – инсульт. Какое уж тут достойное своей жизни доживание, при таком внутреннем конфликте властности и бессилия…