– Надь, это ты о чем сейчас?
– Да ни о чем! Отстань…
– Но я и в самом деле тебе очень искренне сочувствую, поверь мне. Я сам отца недавно потерял, ты же знаешь. Ну хочешь… Хочешь, я с тобой поеду? Возьму недельный отпуск и поеду.
– Да знаю я, зачем ты поедешь! Проходили уже! – резко развернулась она к нему от плиты. – Услышал, что Инга должна туда приехать, и сразу у него искреннее сочувствие вдруг проклюнулось! Нет уж! Не поедешь ты никуда! Хватит с меня и того позора, который ты на мою голову свалил, не постыдившись! По горло хватит! Живу теперь с позором этим, как прокаженная! Чего смотришь так? Не нравится, да? Не нравится?
Вадим ничего ей не ответил. Он даже голову поднять не мог, чтоб ей в глаза посмотреть. Вот не мог, и все. Так и вышел из кухни с опущенной головой, закрылся у себя в кабинете. Надя потом скреблась в дверь виновато – он не открыл. Спал будто. Сидел в удобном своем вольтеровском кресле, которое ему от отца в наследство досталось, смотрел в вечернее сентябрьское окно. Желтые кленовые листья пролетали мимо, гонимые мокрым ветром. Красиво. Как на большом экране. И дождь косыми каплями по стеклу. И сумерки синие. И запах из открытой форточки вкусный, сырой, с горькой примесью белого дыма из большого костра, который развела дворничиха Клава – он видел, когда с работы шел. Спросил у нее – зачем листья жжешь, чем они тебе помешали, а она в ответ – положено так. Отстань, вроде того. Всяк бы, мол, знал, правила свои заводить… Одни говорят – мусор, другие – красоту жжешь…
Что ж, и правда. Так оно и есть, наверное. Права Клава-то. У каждого насчет красоты да мусора свое понятие. Вот взять его грех, например. Для него он – красота. А для Нади – как есть мусор…
Усмехнувшись скорбным своим мыслям, он проводил глазами очередной пролетающий за окном лист – большой, на толстом черешке, и не желтый даже, а бледно-изумрудный скорее. Его-то за что? Висел бы и висел еще на ветке. Какая-то у них там своя история умирания, у листьев осенних. Похожая на человеческую. Вроде живой еще, а уже умер. У листа этого тоже со счастьем не сложилось, наверное. Хотя снаружи и не заметно. А внутри болью трепещет, ворошит крылышками, дергает ниточками за сердце…
Вадим закрыл глаза, вздохнул глубоко, позволил себе целиком провалиться туда, в прошлое, в горестные и одновременно счастливо-тягучие воспоминания. Будто любимую книгу открыл. Будто листать ее начал нежно и бережно, выискивая любимые, до дыр зачитанные странички. Уже и на память выученные, а все равно для чтения необходимые. Так… Как там все это было-то? С чего началось? Ну да, с той их первой поездки в Надин городок и началось… Надо же было ей семейству своему жениха продемонстрировать! Счастливого жениха – он и сам поначалу так совершенно искренне полагал. Вот они, жених с невестой обрученные, вышли из автобуса, вот идут по аккуратной тополиной аллейке, вот проходят по городку, тоже аккуратному и чистенькому, гордому своей отверженностью от остального мира. Потому как городок этот особенный – «закрытая зона» называется. Производство там особо секретное имеется, и на производстве этом Надин отец долго в начальниках ходил. Надя говорила – самым значительным человеком в городке был. Потом новые времена пришли, а вместе с ними – и люди новые, отца быстро на пенсию спровадили. С почетом, конечно. Он мог бы и не уходить, побороться еще, но не стал – гордый очень. А семья у них большая – мама, папа, Надежда и еще две сестренки кроме нее. Сестра Верочка, Надина погодка, и младшая – Инга… Он еще спросил – почему Инга? Раз Вера, Надежда… Любовь же должна быть? Само собой имя напрашивается. А Надя поморщилась только и рукой махнула. Какая, мол, тебе разница…
Потом они к дому их подошли. Хороший такой дом, особнячок двухэтажный на тихой улице. Забор с кованой калиткой, дорожка каменная к крыльцу-террасе. А на террасе – девушка с книжкой в плетеном кресле. С очень стильной стрижкой. Длинная челка свесилась на глаза, на затылке вихорки забавные торчат, а височки будто тупыми ножницами выстрижены. Полный авангард. Смешно. И в то же время трогательно до немоты в горле, и гармонично, и даже изысканно… Он вообще-то всегда был человеком педантичным, крайностей всяких не признавал, а тут остановился, залюбовался. Девушка, почувствовав на себе его взгляд, вздрогнула, подняла глаза… Его сразу тогда по сердцу этот взгляд ударил. Как током пробило. Он и не понял поначалу, что с ним произошло такое. Да и времени опомниться не было – выскочила из дома навстречу им сестра Верочка, полное Надино повторение, только будто в кривом зеркале отраженное. Тоже, как и Надя, высокая, но не статная, а неуклюжая скорее. Тоже блондинка, но волосы не ухожены совсем, забраны в слабенькую косицу. И черты лица крупные, как у Нади, но между собою разделенные, нет в них единой, присущей женскому облику приятности. Простое лицо такое, бесхитростное будто. И в то же время доброе очень. Надя кинулась ей навстречу, обняла радостно, потом к нему обернулась.