– Привет, – мило прощебетала она в трубку.
– Привет…
– Герман, дорогой, пожалуйста, приезжай к нам на Пасху, папа стал совсем как ребенок и так хочет увидеть тебя, что даже Марту заставил написать тебе жалостливое письмо.
– Вот где зарыта собака…
В трубке послышался мягкий смех:
– Мне так неловко беспокоить тебя, Герман, но ты всегда был другом семьи и лучшим и любимейшим его студентом. Мне страшно, что папа доведет себя, если не увидит тебя на праздниках. Пожалуйста, приезжай хоть на день.
Герману стало жалко старика и он растаял.
– Хорошо.
– Напиши, какой выберешь поезд, и Антон встретит тебя, – сказала Анна.
В трубке снова послышались гудки.
Антон встретил Германа на новом серебристом Порше. Эта машина удивительно органично вписывалась в его мир – шикарная, дорогая, как и у всех людей, подобных Томасу.
По дороге к дому Антон увлеченно рассказывал о своей маленькой дочке и новом цехе завода. У Германа создалось впечатление, что они ему почти одинаково дороги.
Особняк был украшен по-пасхальному – на зеленом газоне расставлены зайчики и среди нарциссов располагались корзиночки яиц.
– Все для детей, – улыбнулся Антон, открывая Герману дверь.
Анна встретила их в столовой. На ней было светло-желтое платье и золотая лента в волосах.
– Привет, – ласково сказала она, протягивая Герману руку.
В этот момент она была почти как новый порше Антона – шикарная, дорогая, прекрасно вписывающаяся в этот дом, полный роскоши и гламура. Герман быстро стряхнул с себя эти мысли и все трое уселись за стол в ожидании обеда. Профессор Хитров за столом не присутствовал, и, когда Герман осведомился у Анны об отце, она сказала, что тот последнее время предпочитает дневной сон, и Герман сможет увидеться с ним вечером. Пожав плечами, Герман снова углубился в разговор хозяев о детях, бизнесе и прекрасной пасхальной погоде. После обеда Антону нужно было уехать по делам, и Герман обнаружил себя один на один с Анной.
– Ну, – она откинулась в кресле, накручивая на палец локон волос.
– Ну, – повторил за ней Герман.
Анна лукаво улыбнулась.
Глаза Германа невольно скользнули по ее налившейся груди, голым ногам…
Он прочистил горло.
– Кхм, Анна, разве тебе не надо идти к своей малышке?
– К Кате? Нет. У нее есть няня.
Герману стало еще больше не по себе. Быть здесь, в этой комнате, с Анной…За окном начало темнеть и вокруг бассейна зажглась подсветка.
– Прогуляемся? – предложила Анна.
Герман кивнул.
Они направились в сторону озера. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь отдаленными всплесками воды.
– Итак, – Герман снова прочистил горло, – Ты так и не рассказала, как познакомилась с Антоном.
Анна засмеялась.
– Я уже говорила, что это была любовь с первого взгляда.
Герман вздохнул.
– Знаешь, Анна, очень многие студенты твоего отца влюблялись в тебя с первого взгляда.
– Знаю.
Воздух возле озера был прохладным и вслед за легким дуновениями ветерка было слышно, как шумит камыш.
– И я был одним из таких студентов.
– Я знаю.
Ветер играл с волосами Анны, и Герман заметил про себя, что эти волосы были совсем не теми, что он помнил.
– Ты сильно изменилась.
– Возможно.
– Нет, не только внешне. Забавно, но я помню тебя совсем другой.
Анна остановилась, откинула со лба волосы и посмотрела на Германа.
Ее губы раскрылись, будто она хотела ему что-то сказать, но не могла. И в этот момент из темноты пристани показалась инвалидная коляска.
– Герман, мальчик мой, мы с Мартой тебя везде обыскались!
Весь вечер Герман испытывал стойкую и нарастающую, как снежный ком, неприязнь к своему бывшему учителю. Глядя на этого человека, он все меньше и меньше понимал, как он мог еще когда-то благотворить этого человека. Возможно, то был гламур университетской жизни, почетные звания и не дюжие знания в литературе, что некогда привлекали к профессору его почитателей. Тогда Герману казалось, что вот он – образец учителя, наставника, и человека. Профессор Хитров считался самым остроумным на университетских встречах, его окружали поклонники и молоденькие поклонницы, он часто устраивал встречи у себя дома, и те непременно имели огромный успех…