В свободные часы Петров теперь либо ходил по углам, либо плакал, - ни кванта счастья не осталось в его организме, и потому слезы лились потоком. Лились, как только он вспоминал, что остался совсем один. Ему было стыдно, ведь могли услышать соседи, услышать и позвать врача или даже полицейского, но ничего с собой поделать не мог, потому что слезы накатывали неожиданно, и ничем их было не сдержать. Петров знал тысячи людей, которые прекрасно жили, потеряв близких родственников, но быстро привыкали быть единственными на свете, привыкали никого не обнимать и ласкать, кроме собак и кошек. А он, как только вспоминал, как они жили с Катей, как он ночами целовал ее плечи, руки, ноги, как прижимался к ней, как потом сплетались они в одно целое, не мог никак сдержаться от слез и рыданий.
Петрову надо было что-то придумать, чтобы прожить оставшиеся месяцы жизни без дум, боли и слез, но ничего не получалось. Однажды он пролежал в песке двое суток без еды и воды, и на исходе этого срока в нем остался лишь какой-то теплый комочек под сердцем. Почти мертвый, он вращался вокруг этого комочка, как обессилевший электрон понурой клячей вращается вокруг атома на самой нижней орбите, он вращался и вращался пока не понял, что этот комочек есть часть Кати, та ее часть, которая осталась ею не прожитой.
- Она отдала ее мне, и потому я живу, - понял он и вылез из горячего песка, и пошел в город, не скрываясь, пошел, чтобы умыться и выпить потом чашечку кофе и что-нибудь съесть, например, рубцы тушеные по-сирийски – Катя их любила.
13.
Он пришел в свой номер, принял душ, выкурил сигарету, надел единственный свой костюм, спустился в ресторан. Где-то стреляли, потому людей на улице и в ресторане было немного. Он уселся, чтобы обзор был шире, и можно было видеть и начало улицы и конец, заказал официанту рубцы и к ним самое вкусное блюдо из меню, и принялся пить пиво – его приносили быстро. Когда принесли еду, и он принялся есть, на веранду взошла спортивного вида женщина. Это была Катя, даже платье было ее и украшения! Петров поперхнулся; закашлявшись, потянулся за пивной кружкой и неловко ее опрокинул.
- Похоже, я к вам, - подошла женщина к его столу. – Ведь вы Василий Павлович?
Василий Павлович закивал, расширившиеся его глаза не могли оторваться от лица женщины, явившейся к нему с того света.
- Я сестра Кати. Мы с ней… мы с ней монозиготные близнецы. Она просила меня к вам приехать.
«Господи! Сколько всего может приносить жизнь!» – подумал Василий Павлович, и тут же сник: нельзя войти в одну реку дважды, нельзя.
- Вы расслабьтесь, - сказала женщина. – Я понимаю ваше состояние, и ваша реакция на мое появление мне импонирует.
Василий Павлович, пытался что-то сказать, но не смог. Слава богу, подошел официант, поднял кружку, вытер стол, и с мужским интересом посмотрев на женщину, удалился.
- Закажите мне пива, - сказала женщина. – И креветок вот таких, - показала пальчиками длину. - И перестаньте меня бояться. Я – не Катя. Я совсем другая женщина. Совсем.
Василий Павлович заказал пива и больших креветок. Они стали рассматривать друг друга. Да, это была не Катя, хотя малюсенькое родимое пятно у нее было там же, где у Кати – на левой щеке, над краем губы.
- Меня зовут Вера, - сказала, углядев, что он рассматривает ее родимое пятно.
- Вера… - повторил заворожено.
- А как мне вас называть?
- Да как хотите…
- А как вас Катя называла?
Василий Павлович задумался и ответил:
- По имени она не называла…
- А как?
- Милый, любимый… И я так же. И потому я никогда не назову вас Катей.
- Прекрасно, - засмеялась женщина. – Буду звать вас Васей. Мне нравится это имя.
- Вы знаете, - помолчав, сказал Василий Павлович, - я так любил вашу сестру, что…
- Что не сможете больше никого полюбить? - посмотрела с иронией.
- Вы так похожи…
- Мы так с сестрой похожи, что вы сможете что-то ментальное придумать насчет перевоплощения Кати в меня?
Василий Павлович смутился.
- Не надо так со мной, - сказал он. - Я понимаю, вы ревнуете. Но вы ведь прекрасно представляете, что для меня есть ваше появление. Теперь я смогу жить.
- Потому я и приехала. Давайте, выпьем пива и съедим этих креветок, пока они не остыли?
Они стали пить и есть. Она кокетничала, он был галантен. Когда пришла пора принять таблетку, Василий Павлович отпросился «поправить галстук». Закончив с приемом лекарства, решил помочиться, вошел в кабинку, увидел на полочке два одинаковых рулона туалетной бумаги, и тут же его мозг поразила молния.
- Они с Катей монозиготные близнецы! Значит и Вера больна той же самой болезнью и скоро умрет!
Василий Петрович бессильно опустился на стульчак, зарыдал. Когда слезы кончились, он смирился. Воля его была подавлена, лицо кривила улыбка: - Как здорово они все придумали! Мне уже плевать на собственную жизнь, на собственную болезнь, я думаю лишь о чужих жизнях и болезнях. Я думаю о Кате и Вере, я думаю, зачем я убил Камаля, Ибрагима, Касима, Малика, Мансура. Которых обманула какая-то сволочь, дала им денег, машины, дома, задарма без всякого калыма привела белокожую невесту-француженку или англичанку. Они вмиг чудесным образом получили то, что в прежней жизни им и не светило. И это чудо укрепило их веру, веру в то, что, погибнув в джихаде, они получат на небесах несоизмеримо больше.
Нет, надо думать меньше, а то сойду с ума, да и Вере мое состояние вряд ли придется по душе…
14.
Выйдя из туалета, Петров не сразу пошел в зал, встал за портьерой. Вера сидела, искала что-то в сумочке. Найдя нужное – прозрачную пластиковую баночку – вынула из нее красную продолговатую таблетку, оглянувшись, проглотила, запила минеральной водой. Василий Павлович, смирившись с увиденным, пошел к ней, сел напротив, стал смотреть в глаза.
- Вы догадались… - сказала женщина, мягко улыбаясь.
- Да, - покивал он. – Вы ведь монозиготные близнецы?
- Забудьте об этом. Я не умру, - коснулась ладошкой его руки.
- Вы хотите сказать, что не умрете на моем веку?
- Какой вы глупый! Говорите лучше о пустом. Веселитесь! А потом поедем ко мне пить кофе со сливками.
Минут через десять где-то недалеко взорвалась мина. По улице побежали люди. Одни к месту взрыва, другие прочь. Василий Павлович и Вера бежали друг к другу со скоростью ветра. К концу ужина они уже были единым существом, они чувствовали себя любящими супругами и верными друзьями.
Вера оказалась той еще штучкой. Она ни в какую не хотела быть Катей, быть памятью о ней, и Василию Павловичу пришлось здорово потрудиться, чтобы заслужить первый любовный поцелуй. После этого памятного события он напрочь забыл о своих пустынных обязанностях, и его наниматели забыли о нем, забыли, потому что были рады, что на свете появилось еще одно нежданное счастье пусть такое же короткое, как коротка жизнь пустынного цветка…
15.
Время текло незаметно, часы были неотличимы от недель. Каждую свободную минуту они проводили друг с другом, ходили, взявшись за руки, ночами тела их ни на минуту не отлеплялись друг от друга. Они были счастливы и научились забывать, что было на «работе». Однажды ночью, уже под утро, они проснулись одновременно. Он был весь каменный, она беззвучно плакала.