По мере течения времени Василий Павлович, встречался (и работал) с такими же, как он, людьми, приехавшими забыть свои смертельные болезни, и все они думали примерно одинаково. Все да не все. Были и звери, убивавшие назло своей болезни, мстившие жизни за не фартовый финал, за отрезанные хирургами органы, за ограничение в подвижности. Но таких было мало, в организации было много прекрасных агитаторов, убеждавших все новых и новых бойцов в необходимости искоренения войск ИГИЛ. Петров же считал, что люди, составлявшие эти войска, такие же больные, как он, больные не физически, но душевно. Но он не мог вылечить их, он не был добропорядочным муллой или психиатром, у него в распоряжении была одна винтовка и много патронов.
А они – винтовка и патроны - его лечили. То есть заставляли забывать о болезни.
Люди, которых он убивал, были молоды и симпатичны, любили женщин и вкусно поест и сладко поспать. И эти симпатичные люди убивали своих пленников, выкалывали им глаза и делали «галстук», то есть взрезали горла и в отверстие вытягивали наружу язык. Они искренне верили в Бога и регулярно ему молились, хорошенько помывшись и забыв о своих подвигах-преступлениях. Петров не мог верить в их людское существование, в их божественное призвание, он не мог верить, что где-то в космосе есть Бог, который благоволит и потакает их зверствам, помогает и спасает ради чего-то. Однажды, когда на его глазах были расстреляны два десятка мирных жителей, Петров подумал, что убийство людей-зверей такое же естество, как их рождение. Подумав это, он убил всех боевиков, причем в каждого выстрелил дважды.
Василий Павлович искренне верил, что для него припасено жизнью нечто большее, чем смерть и потустороннее существование. Возможно, эта вера была взращена в нем нежданной Катей, ее любовью. И потому он внимательно смотрел по сторонам, боясь упустить это большее, чем все на свете. Больше или нечто сокрытое. Ему вспомнился кот Шредингера, в зависимости от случая существующий и не существующий в своем ящике. Как Катя. Существующая и не существующая в этом мире. Или превратившаяся из человеческой корпускулы в волновую. Или взлетевшая от него в небо. Живой взлетевшая. Если так, то они еще встретятся и обнимут друг друга…
…Однажды он весь день лежал, закопавшись в песок. Перед обедом (каша гречневая с говядиной, паштет печеночный, кофе со сливками) убил русскую девушку, голубоглазую и русоволосую. Она была в хиджабе (одна прядь выбилась из-под него). Он долго рассматривал ее в прицел, когда она стала стрелять в курдских женщин, он вогнал пулю в ее сердце, следующую положил в лоб, прямо туда, где индианки рисуют точку. Он убивал ее без чувств. Он думал тогда, что надо убить всех людей, оставив в качестве свидетелей преступлений человечества лишь Адама и Еву, оставить, чтоб Бог видели, что люди склонны убивать людей, не испытывая особых чувств, но одно лишь предубеждение, лишь голод или зной.
Её звали Вера Ивановна Грищенко. Она с отличием училась в нижегородском техникуме и была обычной девушкой. Ее завербовали на сайте, в котором говорилось, что все невесты Аллаха красивы, и каждая получит в долю мужа. Она получила мужа, прибыв на север Ирака, и пулю в лоб от Петрова. Ее сослуживцы Камаль, Ибрагим, Касим, Малик, Мансур прежде никогда не ели досыта, и даже не знали, что такое полный желудок. ИГИЛ накормил их, показал, что автомат - лучшее орудие для добывания пищи и прочих удовольствий. Василий Павлович убил их всех, особенно не сожалея, потому что они не были людьми, ведь человек – это то, что добывает свободу и пищу, не силой, но умом. Он хорошо знал, что шариат схож с моральным кодексом строителя коммунизма, он обеспечивает старшему уважение младшего, он обеспечивает всякую женщину мужчиной и семьей, он убеждает богатого давать милостыню бедным и определяет ее размер. И потому шариат как-то гуманнее многих мировых кодексов. Зная это, Петров никогда не имел предубеждений против Ислама, хотя знал, что, если правоверный отец прикажет своему правоверному сыну убить человека, пусть женщину или ребенка, то правоверный сын сделает это, не задумываясь. Также он знал, что личность простого человека не имеет на Востоке цены, он знал, например, что тысячи женщин сжигают себя, предпочтя смерть издевательству супругов. А если на востоке личность простого человека не имеет цены, то… то он, Петров, ведь сейчас на Востоке?
Он никак не мог забыть Катю, чтобы умереть, ни о чем не жалея. Он помнил, что она говорила ему, что он ей муж и должен всегда об этом помнить. Он не мог ее забыть, хотя ее не было нигде, даже в памяти осязания, в памяти слуха и зрения. Она теперь стала святым свечением в голубом небе, во всем, на что он направлял зрение или память. Это святое свечение, это живое облачко стало частью его тела, его серединкой. Ему всегда теперь было плохо, было не по себе, он не мог с удовольствием или просто без неприятных ощущений есть, спать, пить пиво или виски. Он был совершенно одинок. Он чувствовал, что напиши он в Интернете, что откопал в пустыне на миллион золота или хотя бы жменю, ему ответят десятки людей. А если напишет, что ему плохо, очень плохо и не хочется жить, не хочется даже выздоравливать, никто не откликнется. Не откликнется, потому что все люди занимаются лишь одним делом – они медленно-медленно умирают, теряя сочувствие и человечность, тайно, подспудно, открыто желая, чтобы в телевизорах умирало больше людей, желая, чтобы больше автобусов срывалось в пропасти, чтобы кровопролитнее были террористические акты. Петров не знал, где в его темной комнате, освещенной голубым телевизионным огнем, или еще где-то, прячется этот выключатель, нажав который, можно уйти из жизни в отсутствие, в густую пустоту, которую называют смертью. Он не хотел больше жить, но смерть, и выключатель жизни, как и пуля в рот, казались ему чужеродными, не тем, ради чего он родился. Потом он вдруг понял, что выключатель жизней – это он сам. Просто выключатель, и больше никто. Те, которых он убивал, хотели одного – чтобы все жизни были одинаковы, и чтобы на всех Аллах отпускал одинаковое количество женщин, денег и хлеба. Иншалла! Если Аллах хотел бы, чтобы у всех было одинаковое количество женщин, денег, лепешек, комнат и баранов, то у всех было бы одинаковое количество лепешек, комнат и баранов. Но Аллах этого не хочет, он хочет, чтобы люди сталкивались между собой, сталкивались, чтобы появлялась искра, и зажигался жизненный огонь. Ему не жаль простых людей, разве можно жалеть людей, наносящих на себя отличающие татуировки, обливающих других людей бензином, чтобы сжечь их в муках? Разве можно жалеть женщин, стреляющих в людей, разве можно бить жену, как собаку, при всем притом, что всё, чем может она ответить, так это облить себя бензином и чиркнуть потом зажигалкой.