Она пила его губы и не могла напиться. Жажда никак не утолялась, а может, все это — сон? Это вино, наверное, сыграло с ней такую шутку: ей снится Бернар, как он подхватывает ее на руки, как кружит по мостовой и кричит в небо:
— Я люблю тебя, Эвелин! Я люблю тебя!
А она обнимает его и хохочет как сумасшедшая. Они оба — сумасшедшие. На них смотрят прохожие и улыбаются.
А потом они бегут куда-то, держась за руки, они уже забыли про такси, про сегодня, про завтра, они смеются и целуются… И Эвелин понимает, что любима и что Бернар перевернет небо и землю, чтобы это сумасшествие продолжилось до утра… И ей все равно.
Ей все равно. А вокруг — город. А может, вокруг нет никакого города? Есть только руки Бернара, есть только губы Бернара… Еще, пожалуйста. Еще…
Нет, город был. И были в нем отели. И с ней был волшебник, который быстро и ловко, словно фокусник, достал откуда-то ключ от роскошного номера. А может, он заранее все спланировал?
Какая разница?! Главное, что это так прекрасно — позволять себя любить. Когда кто-то очень нежно любит твое тело и твою душу. А ты отлаешь себя. Нет — даришь. А этот кто-то знает, где нужно поцеловать и что нужно сказать, чтобы ты испытала блаженство.
Еще, пожалуйста. Еще…
Бернар проснулся первым и долго смотрел на нее спящую. Эвелин во сне сладко стонала и улыбалась. Он боялся пошевелиться, чтобы одним неосторожным движением не лишить себя этого счастья — смотреть на нее. Просто смотреть, не отвечая ни на какие вопросы, зная, что у него еще много времени.
Да, у него много времени, целых несколько часов. А потом они расстанутся надолго. И никто не знает, что будет в конце мая, когда он вернется с острова…
Поэтому Бернар смотрел и наслаждался. Он как будто старался запомнить каждый сантиметр этой картины: черные волосы Эвелин, разметавшиеся по подушке, ее рука, согнутая в локте, ее лицо… Широкое серебряное кольцо, которое она носила всегда на указательном пальце правой руки. Ее тонкие длинные пальчики, которые сегодня ночью впивались ногтями в его спину…
Да, он ей, конечно, нужен. Как кошка, она нежится возле него, а он счастлив оттого, что она разрешает себя гладить. Потрясающе! Бернар зажмурился. Как сделать, чтобы она хотя бы дождалась его? Он мечтал об этом два года, и вот судьба подарила ему счастье, но работа разлучит их. Работа свела их, подарила им любовь (по крайней мере, обладание друг другом), а теперь, в самый важный момент, разлучит. Это несправедливо.
Эвелин открыла глаза и принялась чуть испуганно оглядываться по сторонам. Потом увидела Бернара, ойкнула и проворно натянула одеяло до подбородка.
— Только не говори мне, что ты не помнишь, как здесь оказалась! — сказал он, целуя ее в щеку.
Эвелин спрятала смущенную улыбку:
— Помню. Я все помню.
Бернар приподнялся на локте и принялся любоваться ею, играя ее волосами.
— Отвернись. Ты меня смущаешь.
— Да? Ночью ты не была столь стыдлива. Я бы даже сказал — наоборот. — Он провел пальцем по ее шее, между круглых аккуратных грудок, как раз его любимого размера, по животу…
— Бернар, перестань! Ночью было ночью. А сейчас день. Так мы никогда не сможем отсюда выбраться.
— Была бы моя воля, я бы никогда отсюда и не выбирался, — сказал он тихо.
— Ой, Бернар! — Эвелин села на постели. — Ты же сегодня должен… Сколько времени? Десять?.. Ты же опоздаешь! Нам надо возвращаться.
— Ничего, я звонил, предупреждал. Меня будут ждать и в обед сюда пришлют машину. Ты поедешь со мной?
Эвелин смотрела на него с недоумением.
— Я с тобой? Но все тогда поймут, что…
— Что мы провели ночь вместе? — Бернар, казалось, обиделся. — А тебе не хотелось бы, чтобы другие об этом знали?
— Нет, но… — Эвелин почему-то было неловко.
Она стеснялась. Стеснялась Бернара, своей наготы, утра, и вообще… Может, это и должно было случиться, но не так быстро. Впрочем, глупости! Ей ведь было хорошо. Ей так ни с кем не было хорошо, даже с Шарлем… Она вспомнила ночь и невольно снова натянула одеяло на себя.
— Почему ты прячешься?
— Я стесняюсь.
— Кого? — изумился Бернар. — Меня? Да я готов…
Нет, лучше об этом не говорить сейчас. Слишком опасно, можно и правда не вернуться из Фробишер-Бей вообще никогда.
— Нет, я просто стесняюсь… Утра. Света.
— Ты — красивая. Тебе нельзя стесняться.
— Спасибо.
— У тебя удивительная фигура.
— Еще бы! — улыбнулась она.
— Нет, я серьезно. У тебя, — Бернар провел указательным пальцем по ее ноге от колена до щиколотки, — прямые мышцы. Это редко у кого встречается. Просто ножки у тебя такие ровные, гладкие… Как у куклы.