— Ну, собственно, мне все ясно, — подытожила Эвелин скорее ход собственных мыслей, чем развитие диалога. — Абсолютно все.
— Эвелин, ты должна понять.
— Я и так все понимаю. — Она подошла к двери и взялась за ручку.
— Я должен был сказать тебе сам. Я собирался. Это я виноват.
— Может быть. — Эвелин вдруг почувствовала себя непоправимо взрослой. — Но теперь это не имеет значения. Я ехала к тебе для одного важного разговора. Впрочем, это теперь тоже не имеет значения.
— Мы потом можем встретиться и поговорить, если хочешь.
— Нет. — Она пожала плечами. — К чему? Мы уже поговорили. Э-э-э… тебе оставить ключи от машины?
— Я подарки не отбираю, — насупился Себастьян. — Тебе это прекрасно известно. Зачем ты так?
— Ну я тебя мало знаю, как выяснилось… Вот поэтому. Что ж, спасибо, — Эвелин открыла дверь в приемную и зачем-то обернулась.
Сесиль, румяная и довольная, сидела в кресле и сосредоточенно разглядывала маникюр. А она, Эвелин, — бледная и покинутая — вынуждена отступить.
У Сесиль сегодня будет ночь любви с Себастьяном (а потом — утро, а потом — день, вечер любви и т. д.), а у нее, Эвелин, не будет ничего. Только обида, коварный Бернар и канадский остров.
Себастьян подошел к двери.
— Эвелин, подожди. Я все-таки заеду как-нибудь.
— Если застанешь меня в городе.
— Куда ты собралась?
— В Канаду.
— Ну перестань! Не делай резких движений, прошу тебя. Все не так страшно, ничего по сути не изменилось, а ты готова…
— У меня работа.
— Успокойся, Эвелин! Какая работа?.. Какая Канада? На мое место придет другой, я просто уверен в этом! Ты — красива, ты не сможешь быть одна дольше недели.
— Не утруждай себя, Себастьян, я поняла.
— Ну что ты, в самом деле! Из чего ты делаешь трагедию? Зачем уезжать из города всего лишь потому, что рассталась с мужчиной?..
Она смотрела на него во все глаза.
— «Всего лишь»?!
— Ну… А разве не так?
Эвелин в ужасе покачала головой:
— У вас, французов, все так легко!.. Господи, как так можно жить?!! Я вас ненавижу. И ваш Довиль ненавижу. И никогда не пойму.
Был еще солнечный вечер, когда она вошла в квартиру. Бессмысленно проездив по городу несколько часов, Эвелин наконец решила перекусить. Но, зайдя в первое попавшееся кафе, поняла, что сейчас расплачется и в горло ей не полезет ни кусочка, потому что вокруг — одни лишь влюбленные пары.
И правда, вокруг — буквально за каждым столиком, буквально на каждой лавочке — она видела либо целующихся молодых людей, либо пожилую чету, томно идущую взявшись за руки, либо — просто веселых, хохочущих девушек с парнями… Все это было ужасно. Просто невыносимо.
Она пыталась было погулять на пляже, но там тоже было полно парочек, а еще холодно, и Эвелин промочила сапоги.
Апофеозом стала молодая итальянка, попросившая сфотографировать ее на набережной «с обожаемым мужем», а потом — прямо перед объективом они принялись целоваться. Эвелин с трудом сдержалась, чтобы в сердцах не зашвырнуть камеру в воду потом села на камень и расплакалась.
Как все ужасно! Ее бросили, при этом еще унизили и оскорбили! Себастьян, человек, которому она привыкла доверять, который всегда был ближе всех на свете! Не смог, не захотел… Нет, просто не любил. И это — горше всего. Все можно было бы простить, но это — простить невозможно.
— Ты чего? — услышала она вдруг голос над собой.
Эвелин вскинула глаза. Перед ней стоял паренек лет двенадцати и одной ногой придерживал скейтборд.
— Чего ревешь-то? Может, помочь?
Она вымученно улыбнулась и покачала головой:
— Спасибо. Ты мне вряд ли поможешь.
— Как знать, — деловито ответил мальчишка.
— Иди, — улыбнулась Эвелин. — Спасибо за участие.
— Ну смотри. Тогда можно, я хотя бы дам тебе совет?
— Ну-ну.
— Если что-то уже случилось, то нечего горевать, оно все равно случилось. А если что-то еще можно изменить, то лучше не плакать, а делать. Так что хватит реветь.
— Это кто же таким умным советам тебя учит?
— Папа! — уезжая, крикнул он и помахал на прощание бейсболкой.
Эвелин удивленно качнула головой и приняла мудрое решение ехать домой. Разве можно гулять по весеннему Довилю, когда у тебя такая драма в личной жизни?