К четвертому тысячелетию до нашей эры относятся следы деревушки, существовавшей на месте Эблы еще до возникновения города.
Расцвет города наступил позднее. К середине третьего тысячелетия Эбла становится мегаполисом. По подсчетам профессора Маттиэ, в 2400 году до нашей эры в пределах городских стен здесь жило по меньшей мере 30 тысяч человек. А всего вместе с близлежащими поселениями здесь насчитывалось более четверти миллиона человек.
Это тогда в крепкий узел завязалась вражда между Эблой, вставшей во главе сильной северо-сирийской державы, и государством Аккадом, пришедшим на смену шумерским городам-государствам в Месопотамии.
Основная забота обоих царств заключалась в том, чтобы нанести друг другу максимальный урон, еще лучше — вообще сжить со света. Основной сферой, где сталкивались их интересы, была река Евфрат. Тяжкое соперничество имело вполне реальное экономическое обоснование. Цари Эблы хотели поставить под свой контроль важнейшие торговые пути. А пути эти, в свою очередь, были жизненно необходимы Месопотамии: по ним поступали металлы из Анатолии и древесина из средиземноморских лесов Сирии. Не давал покоя соперникам и обоюдный рост могущества, в котором каждый усматривал опасность для себя.
Пользуясь сведениями, полученными во время раскопок, и данными, содержащимися в табличках, Пасоло Маттиэ следующим образом реконструирует дальнейший ход событий.
Завязавшаяся борьба достигла основательного накала в царствование Саргона Аккадского и завершилась около 2300 года поражением Эблы.
Неизвестно, был ли город взят войсками Саргона. Скорее всего Саргону это не удалось. Следы разрушений и пожаров прослеживаются в слоях Телль-Мардих относящихся к несколько более поздним временам, что вполне соответствует и сведениям, почерпнутым из письменных источников.
Саргон, насколько можно судить, ограничился тем, что, обложив Эблу данью, возможно, заставил ее на время отказаться от завоевательных планов. Держава, однако, продолжала существовать, и такое впечатление, что очень уж существенного урона она не понесла.
Но соперничество продолжалось. Примерно около 2250 года до нашей эры Нарамсин, внук Саргона Аккадского, штурмом взял укрепления Эблы и предал город огню.
Сделав это, он повелел воздвигнуть в свою честь монумент, а на нем высечь горделивые слова: «Нарамсин могущественный завоеватель Эблы, которую раньше никому не удавалось покорить».
И все-таки Эбла восстала из руин.
Около 200 лет продолжался следующий период расцвета.
200 лет — срок немалый. Еше 200 лет удастся властителям Эблы играть активную роль на авансцене истории.
Потом пришла гибель. «Примерно в 2000 году до нашей эры, — пишет доктор Маттиэ, — Эбла вновь была разрушена. Об этом свидетельствует мощный слой пепла, из которого состоит пласт, относящийся именно к этому времени. Могуществу города был положен конец. Правда, спустя некоторое время Эбла еще раз пережила короткий период расцвета — около 1800 года до нашей эры. Но постепенно город приходил в упадок и через два столетия исчез навсегда».
Во времена расцвета Эбла была связана более чем с пятьюстами поселениями (среди них находились, очевидно, и достаточно крупные).
Велики были доходы и от торговли — с Египтом, Месопотамией, Ираном. Далеко тянулись торговые караваны, и богатело государство. В нем, напоминаем, четыре с половиной тысячи лет назад было уже введено то, что мы ныне называем государственной монополией — на закупку и продажу благородных металлов, текстильных и гончарных изделий и дерева.
Дерево была особая статья дохода в Эбле: ведь в нем остро нуждалась безлесная Месопотамия и оно дорого ценилось в Двуречье.
В Эбле едва ли не впервые в мире был установлен (и поддерживался строго!) государственный контроль за качеством товаров. И контроль за тем, чтобы не нарушались сроки поставок. Существовала и специальная служба, работники которой должны были информировать «деловых людей», «промышленников», торговцев о том, где нуждаются в их товарах и как вообще обстоят дела со сбытом и предложением.
Эблаитские таблички вообще внесли немало нового в наши представления о городах Передней Азии в древности. Сама Эбла отмечена печатью своеобразия. Недаром идут среди ученых споры о том, как управлялся город. Документы свидетельствуют, что царская власть не была пожизненной. Царя избирали и правил он семь лет…
И мы находим в табличках упоминания о событиях, имеющих самое непосредственное отношение к истории открытого Парро города Мари.
Ибо, как теперь выяснилось, история Мари была тесно связана с экспансией, как мы сказали бы сегодня, эблаитской державы. Впрочем, трудно разобраться до конца, кто, собственно, начал первым. Ясно одно: выгодное положение Мари на землях Среднего Евфрата многим не давало жить спокойно.
Найденные документы запечатлели тот момент, когда в поход против государства Мари отправляются войска Эблы. Конкретная причина? Отказ Мари платить дань.
Время действия — конец XXIV века до н. э. Требуемая эблаитами сумма — 5 тонн серебра и 500 кг золота.
Карательная экспедиция заканчивается успешно. Непокорный Эбле властитель Мари теряет свой трон. Царем становится военачальник эблаитских войск.
Итак, удача Эблы?
Не будем спешить с выводами. Ибо отнюдь не только противостояние Эблы и Мари определяло положение регионе. Была еще одна мощная сила, и она, разумеет поспешила вмешаться. Царя Аккада, известного уже нам Саргона Аккадского, не могло устроить, что Эбла утверждается на путях, жизненно важных для его державы.
Саргон предпринимает большой поход и в конечном итоге не только изгоняет эблаитов из Мари, но даже какое-то время подчиняет своему влиянию Эблу.
Переменчиво воинское счастье. Едва Саргон возвращается в Месопотамию, как все начинается сызнова. Слишком велики ставки в игре. В Эбле происходит государственный переворот. Вновь движутся эблаитские отряды (не исключено, что это были отряды наемников), снова овладевают они городом Мари.
Саргону не удается противодействовать этому. Такая же неудача ожидает и его преемников. Лишь при Нарамсине, известном уже нам внуке Саргона, Аккад берет реванш.
Еще одна из значительнейших находок последних лет в Сирии — написанные клинописью, или, может быть, правильнее сказать, клинописными знаками ноты. Они обнаружены в Угарите, бывшем некогда столицей Северной Сирии, том самом Угарите, на чей след ученые напали в 30-х годах нашего века — после трех тысячелетий полного забвения.
Говорят, что именно в Угарите изобрели алфавит. Но то, что уже начиная со второго тысячелетия до нашей эры Угарит был преуспевающим городом, ввозившим медь из Кипра, предметы роскоши — с Крита, широко торговавшим с Египтом, доказано документально.
По меньшей мере около четырех тысяч лет назад в Угарите, писец нанес на податливую глину музыкальные знаки.
Расшифровать древние значки было не просто, но ученые сумели это сделать. И в мае 1974 года в одной из консерваторий Калифорнийского университета (США) состоялся необычный концерт. Как бы восстав из небытия, звучала мелодия, заставлявшая трепетать сердца влюбленных примерно в те самые времена, когда не на жизнь, а на смерть шла борьба между Эблой и Аккадом.
Давно исчезли некогда грозные царства, а песнь любви пусть чудом, пусть случайно — сохранилась, дошла до наших дней.
Впрочем, некоторые исследователи считают, что вовсе не к земной женщине, а к богине обращена была эта песнь любви.
Произведение исполнили на лире. Это была реконструкция древнего инструмента, найденного в Сирии еще полвека назад, лиры примерно тех же времен, что и сама песня.
Но вот что поразило первых слушателей: весь музыкальный строй, лад песни, если, конечно, верна реконструкция, оказались вполне близкими и понятными нам, людям иной эпохи. В основе произведения — та же диатоника (система звуков, образуемых последовательностью основных ступеней лада), что лежит в основе современной европейской музыки.