«Дай-ка сниму гайки с тележных осей и с плугов — колонисты сами как миленькие понесут подати».
Сказано — сделано. Послал Рефоэл сотского с двумя подручными, и те ночью, тайком сняли гайки с телег и плугов мирно спящих, ничего не подозревающих жителей поселка.
Утром запрягли колонисты своих одров в телеги да в плуги — хвать-похвать, а колеса-то с осей слетают!
— Чьи это фокусы?! Пахать надо, в степь ехать надо, а тут на тебе — колеса в канавы катятся! — возмущались колонисты.
Куда пойдешь, кому пожалуешься? Ну, конечно, в приказ, к шульцу — куда же еще? И все кинулись в приказ, охрипшие от крика, возбужденные. Но тут они узнали, что это сам шульц приказал вывернуть гайки, чтобы взыскать эти чертовы подати! Поднялся такой содом, что хоть ты уши затыкай.
— Гайки на кон или зубы на пол!
— Гайками его по голове!
— Земли наши оттяпал, так дай хоть последнюю десятину вспахать!
Крики, шум нарастали, колонисты, пылая яростным гневом, наступали на перепуганного шульца, пока тот, смертельно бледный, не убежал через заднюю дверь.
Колонисты бросились искать по всем углам приказа вывернутые гайки и, найдя их сваленными в кучу, поди разбери, где чья, — вконец рассвирепели.
— Где он, этот разбойник? Где негодяй? — орали колонисты. — Подать его сюда, уложим на месте!
До смерти перетрусивший староста спрятался у себя дома.
— Бунт… Бунт… Кровью запахло, кровью… — бормотал он, лязгая со страху зубами.
Отсиживался староста долго, весь день, и только к вечеру робко высунул нос на улицу — узнать, что слышно в колонии.
«Они без меня в приказе могли все бумаги уничтожить, — подумал он, — ну, да я их проучу, так проучу…»
Тревожные мысли о попечителе, о податях, о растраченных деньгах заставляли шульца лихорадочно искать выхода из ловушки, которую он сам же за собой захлопнул в погоне за лакомым куском. Стремглав кинулся он к шкафчику, в котором хранились записи об уплаченных податях.
— Уничтожить, утопить в речке — и концы в воду! Свалю на бунтовщиков, пропади они все пропадом! — решил он, мечась по комнате.
Выбежав на улицу и убедившись, что кругом никого нет, шульц вернулся в приказ, схватил податные книги и со всех ног кинулся по откосу балки вниз, к речке.
А еще через несколько минут весь поселок был взбудоражен отчаянным, истошным криком шульца:
— Бунтовщики! Воры! Грабители! Где книги? Книги где, я вас спрашиваю! Отдайте книги, а не то я пошлю за стражниками! В тюрьме сгною! Закую в цепи! В Сибирь упеку, на каторгу! Лучше добром отдайте книги, разбойники, — не то худо будет!
У стола в приказе расселись шульц Рефоэл, два богатея Гирш и Моте-Лейб и по одному человеку от считанных хозяйств, обладавших полным тридцатидесятинным наделом земли.
Вокруг стола, напирая и теснясь, толпилось десятка два колонистов.
— Кто не имеет полного надела земли — уходи из приказа! — крикнул во всю глотку шульц.
Но сколько он ни надрывался, сколько ни стучал кулаком по столу, колонисты не уходили, и с каждой минутой их все больше толпилось в тесном приказе.
— Ждете, чтоб я за урядником послал? — грозил шульц. — Говорят же вам — каждый, кто не имеет полного надела земли, марш из приказа!
— Это почему же? — протискиваясь к столу и сверля шульца маленькими живыми глазками, крикнул бойкий скуластый колонист Фиша. — Почему это нам уходить из приказа? Вы тут нового шульца выбирать будете, а нам за дверями стоять? Землю вы у нас отняли, шульца выбирать не даете, гоните отовсюду, за людей не считаете! Мы не уйдем, мы тоже будем шульца выбирать — и баста!
— Хозяева, как вы терпите такую наглость? — в отчаянии запросил помощи у богатеев Рефоал. — Слыханное ли дело, чтобы в приказ силой врывались бунтовщики! А ты что стоишь как чучело?! — обрушился шульц на сотского Бейниша, видя, что от трусливых богатеев ждать помощи нечего. — Ты что стоишь? Гони их в шею из приказа!
Бейниш беспорядочно замахал руками, выпятил грудь, на которой тускло мерцала громадная бляха, и закричал истошным голосом:
— Вон из приказа!
А сам, перепуганный донельзя, пятился и пятился, отступая перед толпой разъяренных колонистов.
— Гони, гони их! — подзуживал староста.
Но уж больно смешон был этот пыжившийся, тщедушный человечек с растрепанной бородкой и редкими тараканьими усиками, которые потешно топорщились во все стороны, когда он кричал на колонистов. Слишком уж был он смешон — и ярость колонистов сменилась безудержным весельем.
— Как вам нравится этот казак нашего шульца? — кричали они, хватая незадачливого представителя власти за полы длинного сюртука, надвигая ему шапку па глаза и даже пытаясь сорвать с него внушительный знак его «грозной» власти — огромную бляху.
— Прочь из приказа — или я за урядником пошлю! — стуча кулаком по столу, надрывался шульц, стараясь перекричать колонистов.
Но куда там! Приказ, в котором, казалось, и без того яблоку упасть негде было, наполнялся все новыми и новыми непрошеными посетителями, которые чудом протискивались через узкую дверь в переполненную комнату.
Вспотевший, растерянный староста, решившись наконец на крайние меры, выкрикнул из последних сил:
— Вызывай урядника! Стражника вызывай!
— Думаешь — урядник тебе поможет, собака чертова! — послышались в ответ яростные выкрики.
Шульц вытолкнул сотского через заднюю дверь и сам выкатился вслед за ним на улицу.
А Гирш и Моте-Лейб всё препирались, кому из них быть выбранным старостой.
И тут-то, в самый разгар споров, криков и препирательств, к приказу подъехал попечитель на черной лакированной, мягко покачивающейся на рессорах бричке. Он вошел в приказ, и богатеи, сняв шапки, раболепно, в пояс поклонились ему. Попечитель обвел строгим взглядом переполненную комнату и, брезгливо поморщившись, спросил:
— Почему здесь скопилось столько народу?
— А мы сейчас, сейчас, господин попечитель, выгоним их, — угодливо склонившись перед начальством, сказал подоспевший вслед за ним шульц. — Я уже послал за урядником.
— А вас они не слушают? — презрительно бросил в ответ попечитель, повернулся спиной к нерасторопному старосте и, обращаясь к толпе, решительно приказал: — Навести порядок! Каждый, у кого нет полного надела земли, должен немедленно оставить приказ!
— А нас уже за людей не считают? Богатеи должны всё за нас решать, так, что ли? — послышались голоса.
— Арестую каждого, кто осмелится противоречить, — решительно заявил попечитель.
Неизвестно, как подействовала бы его угроза на расходившихся колонистов, но как раз в эту минуту с заднего входа явился запыхавшийся сотский с двумя стражниками.
— Осади назад! Осади!
Дюжие стражники подняли нагайки и начали наседать на беспорядочную толпу колонистов. Под их натиском передние невольно напирали на задних, а те один за другим вываливались через дверь на улицу, буквально выдавленные из комнаты напором толпы.
Ошарашенные внезапным нападением, колонисты понемногу стали приходить в себя, наседали на двери, но шульцу удалось при помощи стражников и расхрабрившихся богатеев захлопнуть их за последним «бунтовщиком».
Те, что толпились у окон, стали заглядывать в приказ и передавать наседавшим, сгорающим от любопытства колонистам обо всем, что делается в приказе:
— Водку пьют… Ишь, как хлещут водку!
— А теперь тот, что приехал на бричке, главный начальник, говорит что-то. Тише, дайте послушать!
— Отчета требует у Рефоэла… Отчета…
— А вот и Гирш заговорил — тоже требует отчета, книги требует…
Тут стоявший у самого окна долговязый колонист зашикал на толпу: