Каждый раз, когда Бутову звонили из приемной КГБ, его охватывало нетерпение: что сулит разговор с неизвестным человеком, который, надо полагать, пришел сюда по долгу гражданской совести? А если не по долгу совести? Всякое ведь бывало…
Иногда приходили с самым неожиданным для чекистов заявлением. Бутов вспомнил сухонькую, морщинистую, седовласую бабку, которая просила урезонить сына. Строитель-техник, хорошо зарабатывает. Женился, переселился к жене и забыл о той, которая дала ему жизнь: «И глаз не кажет. Ходила к нему два раза, стыдила. Обещал наведаться… Вот уж два года, как обещает». Чекист искренне посочувствовал бабке, нещадно корил ее сына, но…
— Уважаемая Елена Борисовна! При чем тут Комитет государственной безопасности? Чем он поможет вашему горю?
Старушка удивленно и сурово посмотрела на Бутова.
— Странный вопрос задаете. Как это «при чем тут чека?» Раз есть несправедливость, значит, чека меры должно принять… Я так понимаю. И вы, пожалуйста, не посылайте меня в другое учреждение…
Немало времени отнял у чекиста этот семейный конфликт. Но что поделаешь, пришлось вызывать непутевого сына, отчитывать. Подействовало…
Приемная КГБ! Один приходит сюда с сообщением, после которого, как по тревоге, в тот же час выходит «на линию огня» целая группа чекистов. Другой явился с повинной. А третий…
…У него красивое, четко вылепленное, уже немолодое лицо: волевой подбородок, длинный тонкий нос с горбинкой, широкий покатый лоб, прорезанный глубокими морщинами, и совершенно лысая круглая голова.
Полковник подошел к нему и негромко спросил:
— Захар Романович?
Рубин вздрогнул, посмотрел на Бутова и едва слышно ответил:
— Да… Это я…
— Будем знакомы. Милости прошу. — И, распахнув дверь кабинета, Бутов пропустил Рубина вперед.
— Садитесь. Видимо, у нас будет долгий разговор. Не так ли?
— Да, мне надо рассказать о многом… — И Рубин положил перед собой листок бумаги, испещренный пометками.
На лице Захара Романовича можно было уловить испуг и растерянность, надежду и тревогу. Видимо, противоборство этих чувств мешало ему начать разговор.
— Я, право, не знаю, с чего начать…
— С чего вам будет угодно…
И, не глядя на Бутова, Рубин глухо произнес:
— Я агент иностранной разведки…
— Ни больше, ни меньше… Любопытно…
— Да, это так! Я — агент разведки.
«Шизофреник», — первое, что подумал Бутов. Ему приходилось встречаться и с такими. И он уже приготовился терпеливо и внимательно слушать бредовую исповедь: служба обязывает.
— Я вас слушаю… Вы не волнуйтесь…
— Постараюсь… Страх, кажется, уже остался позади. И теперь никто не сможет свидетельствовать против меня, кроме совести и памяти. Я знаю — это очень строгие свидетели. Но я готов — пусть судят: память и совесть… Поверьте, всю ночь, всю эту долгую и ужасную ночь я почти не спал — давал показания самому суровому суду: совести и памяти…
Бутов умел слушать. Иногда казалось, что полковник абсолютно безучастен к тому, о чем говорит собеседник. Но это только видимость — нет более вдумчивого слушателя, чем Бутов. Полковник умел слушать и умел располагать к себе людей, даже тех, что пребывали в состоянии крайней растерянности и настороженности. И вот уже Захар Романович, несколько успокоившись, заговорил более ровным голосом.
— Я — врач, хотя последние годы с головой ушел в науку.
Он на мгновение умолк, потом стал говорить еще более возбужденно, чем прежде.
— Вчера вечером, когда я вернулся домой, Костя — это мой племянник, он на день остановился у меня проездом через Москву, — сказал: «Тебя кто-то трижды спрашивал по телефону».
— Кто? Он назвал себя?
— Нет, хотя я и поинтересовался: «Как передать о вас Захару Романовичу?»
Я заметил племяннику, что, видимо, звонил человек, незнакомый с правилами элементарной вежливости. Но вообще-то мало ли кто мог звонить? Возможно, кто-то из бывших пациентов, может, нагрянул кто-нибудь из родных. Я не стал утруждать себя догадками. И вдруг телефонный звонок. Это было в десять тридцать. Я запомнил. По радио кончили передавать последние известия. Я взял трубку. Это звонил он…
— Кто он?
— Простите, я забегаю вперед… В голове — полный сумбур. Вы его еще не знаете… Со мной разговаривал по телефону неизвестный. Он переспросил: