…В восемнадцать ноль-ноль на стол Бутова легли анкеты с фотографиями иностранных туристов, улетевших сегодня из Москвы в первой половине дня. Ивена среди них не оказалось.
Полковник глянул на часы. Почему не звонит доктор? Условились на шесть, а теперь уже шесть тридцать. Покровский сообщил, что доктор, вернувшись домой, на улицу не выходил.
Бутов набрал номер телефона доктора.
…К телефону подошел Рубин. Не ожидая вопроса, стал объясняться…
— Тысячу извинений. Виноват. Я вам рассказывал о семейных неприятностях. Только сейчас междугородняя соединила. Спасибо, Ирина чувствует себя уже прилично. А у меня сердце прихватило. Нет, нет, ради бога, что вы. Если нужно, то я готов… О, вы очень любезны. Рад буду видеть вас у себя… Тысячу извинений…
Доктор встретил Бутова с извинениями. Он один в квартире, у него сердечный приступ, а ухаживать за ним некому, и если что случится…
Доктор пригласил гостя в кабинет и снова извинился:
— Я вас оставлю на несколько минут в одиночестве, приведу себя в порядок.
— Не беспокойтесь, Захар Романович… Я же не дама…
— О нет… Я сию минуту вернусь.
Виктор Павлович не настаивал, и Рубин удалился. Бутов стал разглядывать большой сумрачный кабинет, напоминавший комиссионный магазин: тут соседствовали ранняя итальянская бронза и старинные русские канделябры, инкрустированный столик и резной шкаф с потертыми дверцами. И картинная галерея: русская классика, французы-импрессионисты. Вещи, окружавшие Рубина, были подобраны так, словно хозяин старался подчеркнуть: «Вот каков я! Полюбуйтесь!» Все здесь было напоказ — и книги, и фарфор, и какие-то металлические древности, и чеканный кувшин работы дагестанских мастеров. И, конечно, иконы.
Наконец появился Захар Романович и принес на подносе кофе, коньяк, лимон. Уселся в кресло у журнального столика и принялся философствовать о старости, об отцах и детях, преимуществах и недостатках отдельной квартиры, когда тебе за шестьдесят и ты болен, а дети…
— Я вам рассказывал о наших отношениях с Ириной. Как весенняя погода — то дождь, то солнце. Все очень сложно. Нет, нет, что вы, я не жалуюсь….
Виктор Павлович сочувственно кивает головой.
— Простите, после смерти жены вы сами захотели остаться один или же?..
— Так получилось… Первый год казалось, что нет таких, как она, а потом… Время исцеляет… Были увлечения, были, но в мои годы трудно заново начинать семейную жизнь. К чему связывать себя? Ведь есть свои прелести и в этаком свободном образе жизни. В моем доме часто бывают гости. Интересные люди. И все же порой охватывает тоска. — И на лицо доктора наползает приличествующая случаю печаль. — Часто вспоминаю Елену. Я вам рассказывал о ней…
Доктор потянулся за лежащими на столе четками. Бутов уже давно обратил на них внимание, так же, как и на прекрасное немецкое издание путеводителей по Анкаре и Стамбулу, красовавшихся за стеклом книжной полки.
— Вы жили на Кавказе?
— Нет. Почему вы так решили? А, четки? У турок тоже принято…
— Вы бывали в Турции?
— В качестве туриста. Я, кажется, уже говорил вам об этом. Четки купил там, хотел их подарить близкому другу, он из Азербайджана. Но мы предполагаем, а бог располагает. Вернулся в Москву и узнал о его смерти.
— Вы любите путешествовать?
— Путешествовать, вероятно, любят все. Но в моем возрасте это особенно приятно.
— Вы остались довольны круизом? Интересно было?
— Да, очень… Одесса — Пирей — Афины — Александрия — Каир… Калейдоскоп впечатлений.
— Из Одессы прямо в Пирей?
— Нет, конечно. — Доктор смутился и торопливо стал уточнять маршрут: — Из Одессы — в Варну, Констанцу. Потом в Стамбул…
— Вам понравился этот город?
— Когда-то это была огромная мастерская роскоши — я выражаюсь языком гида… И бесчисленное количество легенд.
— Вы были в храме Софии? Чудо из чудес… Не правда ли? Мраморный пол, словно ковер, и купол… А восточный базар… Вам довелось бродить по улицам этого города в городе?
Рубин неохотно ответил:
— Да, но недолго…
И после небольшой паузы добавил:
— И без особого удовольствия. Очень шумно и очень многолюдно. Толпы народа. Можно отстать от группы…
И перевел разговор на происшествие с Ириной. В рассказе Захара Романовича не было ничего нового, и Бутов, терпеливо выслушав жалобы отчима, счел наконец возможным перейти к делу.
С лица Захара Романовича мгновенно исчезло предупредительно-благодушное выражение, с которым он по долгу хозяина дома вел светскую беседу. Теперь на лице его появилась настороженность.