— Что это с вами, Едрило Васильевич? Вон, слышите, ваша супруга на сцене? Я её так люблю, так люблю!
Он даже оторопел и замер с распростёртыми руками, а я тем временем шмыг в дверь и скорей на сцену.
«Слава богу, — думаю, — пронесло!» И правда, довольно долго он ко мне не подходил. Но однажды днём после репетиции я направлялась домой.
Вдруг сталкиваюсь в коридоре с этим «медведем». Он так ласково на меня смотрит и говорит:
— Вот, вы знаете, я всё хочу с вами об этой роли поговорить, — и запел, и запел. Я, естественно, стою, слушаю.
— Да что это мы с вами в коридоре стоим, — говорит, а сам уже дверь открывает, — давайте зайдём в мою гримёрную.
Зашли. Сели друг против друга в кресла, и он опять стал о работе. Да всё так интересно и подробно.
— Вы знаете, о чём я подумал, может быть, вам правда пока другую роль сыграть. По-моему, она вам очень подойдёт.
— Какую? — спрашиваю.
— Да вот, ведь я сейчас «Ревизора» ставлю. А не сыграть ли вам Марию Антоновну? — Смотрит на меня, прищурился и облизывает губы.
— Как же я могу эту роль играть? — удивилась я. — Там ведь уже репетирует другая актриса!
— Ничего страшного, это мы уладим. Я её с роли сниму, если вы согласитесь.
И опять так сладенько смотрит и языком губы облизывает. Чувствую, больше терпеть не могу!
«Ну, — думаю, — дам по морде, ещё умрёт, он ведь старый — нельзя!»
— Знаете, — говорю, — Едрило Васильевич, вы на меня как кот на сметану смотрите! Какая гадость!!
Вскочила я с кресла, а он успел меня за руку схватить. Повернул мою руку ладонью вверх и стал языком лизать. Дёрнула я руку так, что он чуть не свалился, и дверью — хлоп! Опять бегом к умывальнику, теперь руки с мылом мыть.
Больше он со мной об искусстве не говорил. И даже дал роль в своём спектакле. Не Марию Антоновну, а её отражение в зеркале!
Вот это — месть горбуна!
Я просто в восторг пришла от такой тонкой мести. Не выдержала, подошла к нему и говорю:
— Ну, Едрило Васильевич, я снимаю шляпу!
А он так хитро улыбнулся, ну типичный кот в «медвежьей шкуре».
Работаю я, значит, в своём большом, хорошем Театре много лет, разные роли играю, и главные, и небольшие. Но перспективы на будущее у меня есть, и настроение очень хорошее. Вдруг — бах! — новость. К нам приходит новый Главный! Да ещё какой! Все заранее его боятся. С одной стороны, он талант, а с другой — самодур. Так что трепещите, артисты!
В общем, застращали нас как могли. Ну, что делать, жизнь наша актёрская такая подневольная. Хочешь не хочешь — терпи! А тут я ещё узнаю, что он «чертей гоняет».
«Да бог с ним, — думаю, — пусть гоняет, это его «черти», а не мои». Ладно бы, только это. Он, оказывается, очень не любит, когда женщины курят, носят брюки или цветные колготки. А я как раз в те годы курила, с детства люблю в брюках ходить, а цветные колготки тогда самые модные были. Все наши артистки «хвосты поджали» и стали все эти правила соблюдать.
«Нет, — думаю, — это не для меня!»
Я ведь вам уже говорила про своё отношение к «массовым мероприятиям». Ещё не хватало, чтобы какой-то дядька, хоть и режиссёр, указывал мне, что носить! Ни за что не поддамся! Кто он мне? Отец родной или муж? Да я и мужу не позволила бы мне диктовать. Прислушиваться к мужу или отцу можно, из уважения к ним, но не более того. Короче, я как ходила в брюках, так и хожу, как курила, так и курю. Меня девочки встречают в Театре:
— Вика! Сума сошла! Он вчера одну нашу актрису в брюках увидел, так он ей такое сказал!
— Ну, это ведь «одной нашей актрисе», — отвечаю, — мне он этого никогда не скажет.
Даже не пойму, откуда у меня такая самоуверенность появилась. А может быть, это просто чувство собственного достоинства было. Не могла я видеть, как наши уважаемые дамы, известные артистки, стали с сигаретами по углам прятаться.
Помните, не так давно появилось такое выражение: «покорно-послушное большинство»? Так вот, я никогда ни в этом, ни в «подавляющем большинстве» не состояла.
До поры до времени всё шло нормально. То есть я этого Чертогона просто не встречала. Как-то вечером шёл у нас спектакль типа «советская классика». Я там роль дочери одного аристократа играла. Естественно, в длинных платьях, так как дело было в 1917 году. Переоделась я на очередной выход, сигарету закурила и вышла из уборной к телефону. Мне надо было гримёра вызвать, причёску поменять. Телефон местный, на стене висит, я звоню: в одной руке трубка, в другой — сигарета. Вдруг вижу, по коридору Чертогон идёт, а за ним сзади две женщины. Одна — режиссёр, а другая — его жена. Она давно в этом Театре работала. Актриса чудная и человек замечательный. Лицо у неё просто иконописное было, такое мученическое. Я думаю, много она в жизни натерпелась.