— Нет, — ответила я, — но я очень хочу играть!
Они переглянулись. Наверное, надо быть безумной, ведь пьеса была написана белым стихом, и там было три акта!
Минуту подумав, они решились.
— Дайте ей роль! Пусть учит!
Я взяла текст и, ещё ничего не понимая, что происходит, уселась прямо в коридоре его учить.
В это время пришёл Виталий Соломин. Было шесть часов пятнадцать минут, и артисты приходили на явку.
— Ты что тут делаешь? — спросил Виталий, удивлённо глядя на меня.
— Роль учу. У вас тут сегодня играть некому.
— С ума сошла!! Они все уже третий год играют и не могут слова запомнить! Нет! Это невозможно. Они всё равно не дадут тебе играть!
Из кабинета показался Пров Садовский, он был бледен.
— Что ты тут сидишь, иди учи роль в гримёрной.
— Пров! — спросила я. — Ну что там, никому не дозвонились?
— Дозвонились! — ответил он резко. — Хейфец твой сказал, чтобы отменяли спектакль и чтобы ты не играла! Я сейчас позвонил Печерниковой, потребовал приехать.
— Так мне что? Уходить?
Он минуту стоял в нерешительности.
— Нет, пока подожди.
В шесть часов тридцать минут приехала Ира Печерникова. Я увидела её в коридоре и поняла, что она играть не сможет. Но начальство вызвало скорую помощь, и врачи колдовали над ней. Минут пятнадцать подождав, я пошла домой.
Пров Садовский поймал меня у лифта. Теперь его лицо горело от напряжения, он схватил меня за руку и, отведя в гримёрную, коротко бросил сидевшим там в ожидании костюмерам:
— Одевайте её и гримируйте!
На часах было без четверти семь! Быстро мне стали примерять костюмы и пытаться сделать какую-то причёску. Параллельно суфлёр Светлана Бернар учила со мной текст. Я уже была как во сне.
— Не учи сразу всё, — говорила Светлана, — там между сценами есть время. Учи пока только первую, а потом другую.
Гримироваться было некогда, меня как-то запудрили и повели на сцену. За мной бежала верная подружка Олечка Ремнёва. На сцене уже все ждали в полной тишине. Мне быстро показали мизансцену в первом действии, и спектакль начался.
Занавес подняли с опозданием на пятнадцать минут, был полный аншлаг, зрителей предупредили о технической задержке.
Я вышла на сцену Малого театра в роли Леоноры! Мечта, похожая на сон, сбылась! Что это было — какое-то стечение обстоятельств? Какое-то особое расположение звёзд? Но я запомнила текст! Я каким-то чудом первый раз в жизни увидела текст Шиллера и сумела тут же запомнить его.
После первой сцены я вышла за кулисы. В темноте меня уже ждала Оля с текстом в руках. Прижавшись друг к другу, в свете маленького синего фонаря, мы учили слова. Она шептала мне реплики, и я запоминала их. Казалось, что я овладела каким-то неведомым источником памяти. Но главное было на сцене. Я любила Фиеско, я пыталась его спасти от этой странной всепоглощающей жажды власти. Я умирала, чтобы остановить его от гибели.
Ведь рядом со мной был тот самый идеальный мужчина и актёр Виталий Соломин.
Никто никогда потом не мог поверить, что я не знала текста.
Суфлёр в растерянности говорила:
— Я пыталась ей подсказать, но она так сверкнула на меня глазами, что я замолчала.
После первой сцены Виталий Соломин вышел в фойе и стал слушать меня по трансляции.
— Я готов был провалиться со стыда, я был уверен, что всё покатится к чертям собачьим! — говорил он мне после спектакля, стоя передо мной на коленях с ящиком шампанского. — И вдруг я слышу: говорит… правильно говорит… Здорово говорит!
Он даже представить себе не мог, что происходило в моём сердце от этих слов!
Но кроме него, кроме Олечки, которой я отношу часть моего успеха, я не могу забыть, что творилось вокруг. Все, все — и актёры, и костюмеры, и рабочие сцены — помогали мне. Кто-то вёл меня за руку в темноте на другой выход, кто-то на ходу переодевал меня, кто-то свисал с колосников, гардеробщицы бросили вешалки, словом, весь театр старался смотреть на меня и помогать мне! Теперь я понимаю, что это значит, когда говорят: «Это был её звёздный час!» Больше ничем, как звёздами и помощью Божией, я не могу объяснить этот сбывшийся счастливый сон.
А потом всё пошло так, как и бывает обычно в театре: сплетни, интриги, кутерьма. На худсовете Л. Е. Хейфец кричал, что он убежал из дома, когда узнал, что мне всё-таки дали играть. На что Пров Садовский посетовал, что он не прибежал в театр посмотреть, как я играла.
В общем, одни говорили, что этого делать было не надо, в основном это были люди, которые спектакля не видели. Другие настаивали: «Дайте ей ещё один шанс, и вы увидите, как она прекрасно сыграла!» Но моих противников, очевидно, было больше или они занимали более важные посты. Ну что же, как сказал великий Шиллер: «Власть калечит человека, как дыба!»