Светка нас спасла. Мы просидели пять часов у нее в кровати, голые, под одеялами и пили горячий чай с земляничным вареньем. Никогда и ни у кого я больше не ела такого потрясающего варенья!
А наши пальто, платья, чулки и ботинки висели над газовой плитой в большой коммунальной кухне. Около десяти вечера надо было идти домой, позже нельзя было возвращаться. Господи, как же мы обе боялись мою маму! Но когда пришлось надеть на себя все полусырые вещи и выйти на улицу, нам было уже не до страха. Это была настоящая пытка, которую могли придумать только фашисты. Пока мы бежали домой, буквально постепенно покрываясь корочкой льда, я рассказала Галке о несчастном генерале Карбышеве, которого немцы облили водой и выставили на мороз. Но моя мама была тогда для меня пострашнее всех немцев, и бедная Галка решилась сначала довести меня до дому, чтобы хоть часть маминого гнева разделить со мной. Но мы даже не успели опомниться, когда мама, открыв дверь и увидев нас в жутком виде, громко вскрикнула: «Какой ужас!» — и, оттолкнув моего верного друга, захлопнула перед ней дверь, чтобы я одна смогла испить всю чашу до дна.
Где-то классе в шестом нас развели по разным школам, потом я уехала жить в район Аэропорта, и мы как-то потеряли друг друга.
И всё-таки Галка смогла ещё раз доказать мне свою дружбу. В 1964 г. меня пригласили сниматься в фильм «Иду на грозу» по роману Д. Гранина. Режиссёр Сергей, Микаэлян сказал мне накануне съёмок, что мне надо покраситься в блондинку. Я возмутилась. Во-первых, я никогда не красила волосы, они у меня были пышные, каштанового цвета. И во-вторых, именно такие волосы были у моей героини в романе. В общем, мы долго спорили, и я не соглашалась. На первый съёмочный день я пришла со своими волосами и даже для яркости подкрасила их хной.
Увидев меня на площадке, режиссёр был крайне возмущён и, сказав мне, что если завтра я не буду блондинкой, то он меня снимет с роли, приказал отменить съёмку. Конечно, я испугалась, ведь я мечтала сняться в такой интересной роли, да ещё с Василием Лановым. Но гримёр, узнав, что я только вчера покрасила волосы хной, сказала, что не сможет их перекрасить. Что было делать? Мы пошли искать какую-нибудь парикмахерскую. Но никто не рисковал взяться за мою причёску. Каким-то образом мы оказались у Никитских Ворот. Там в самой рядовой парикмахерской заведующая, послушав наш горький рассказ и покачав головой, сказала: «Есть у нас один мастер, очень хороший, но не знаю, возьмётся ли она, дело непростое. Пойду, спрошу». Через минуту в кабинет вошла молодая полноватая женщина с очень мягким и добрым лицом. «Галка!» — крикнула я диким голосом, и мы бросились друг другу в объятия. Она опять выручила меня. Да, это было не просто! Меня травили какой-то перекисью водорода, щипало страшно, слёзы лились у меня по щекам, мне казалось, что половина моих волос осталась лежать на полу. «Бедные женщины! — думала я в ужасе. — Как же они терпят эту пытку?»
Фильм вышел на экраны страны. Мне многие говорили, что я очень хорошо смотрелась блондинкой. Не знаю, может быть. Слава богу, теперь другие краски. Но я ни за что, никогда не хотела к
раситься в блондинку. И только если я понравилась вам в этом фильме, спасибо моему верному другу детства Галке Прохиной.
Но, конечно, если говорить всерьёз, я была очень счастлива, снимаясь в этом кино. Начать с того, что это был великолепный роман Даниила Гранина. Прочитала я его запоем. Разумеется, там роль Жени была ещё глубже и интересней. Мне было очень жаль, когда в фильм не вошли мои лучшие сцены с Тулиным, которого замечательно играл Василий Лановой. Там была драматическая сцена на кладбище, когда хоронили Ричарда. И ещё любовная сцена на берегу горной реки. Но, увы, это кино, там такое часто бывает. И всё-таки я очень горжусь, что снималась в этом фильме с такими уникальными актёрами, как Р. Я. Плятт и М. Ф. Астангов, а тогдашние молодые актёры Ж. Прохоренко, Л. Прыгунов, А. Белявский теперь уже стали звёздами кино. А главное достоинство фильма в том, что он и сегодня смотрится с интересом. Мне кажется, что в смысле серьёзного разговора о науке он чем-то похож на «Девять дней одного года».
Вообще с кино у меня были странные отношения. Знаете, как в любви без взаимности. Вроде хотелось мне сниматься, а когда начинались съёмки, никак я не могла привыкнуть к тому, что сначала могут снять финал фильма, потом какой-то кусок из середины роли, а потом самое начало. И ещё это бесконечное ожидание всегда меня раздражало. Поднимут тебя чуть свет, загримируют, приведут на площадку, а потом сиди и жди. То солнца нет, то не те облака пошли, и т. д. и т. п. И вот, когда ты уже совсем обалдел от ожидания и грим уже весь на лице «скукожился», тут тебя хватают и тащат в кадр, и надо «выдавать на всю катушку». А я-то в детстве думала, что всё вот так постепенно, как в жизни, в кино и происходит. Вот какая это и в самом деле «великая иллюзия». Ну ничего, я никогда ни о чём не жалею. Значит, так надо было. И продолжаю любить кино из зрительного зала, то есть в положении «вне игры».