Так было с Муськой. Вернее, звали её иначе, но этим именем она называла всех своих подруг, и, постепенно подпадая под её обаяние и быстрый весёлый говорок, я тоже стала звать её Муськой. Влетела она ко мне в дом совершенно неожиданно, как лёгкая летняя бабочка южнорусских степей. Да и познакомились мы случайно на даче у общих знакомых. Тогда, среди большого количества гостей, было много моих старых друзей, и я почти не запомнила Муську. Но позже, в Москве, в той же компании мы встретились опять, и я уже не могла не заметить её.
Сказать, что она была красива или как-то особенно миловидна, было нельзя. Круглое личико с большими серыми глазами и ямочками на щеках несколько не сочеталось с большим, с тонкими губами, ртом, всегда подёрнутым ядовитой улыбкой. Серые, с пепельным отливом, волосы были пострижены коротким ёжиком, что придавало голове форму пушистого шара. Она была скорее полноватой, с пышной грудью и белым, пышущим здоровьем телом. Но главное, бесценное для меня сокровище Муськи было в её чувстве юмора, который приобретал ещё большие размеры из-за лёгкого украинского акцента с типичным «геканьем».
— Слушай, — удивлялась я, узнав, что она живёт в Москве уже пять лет, — что ты «гекаешь»? Ты что, не можешь нормально говорить?
— Муська, так у меня же нет слуха, вот я так и г’оворю[1], а мне кажется, что правильно.
Я смеялась! Вообще, когда она начинала что-то быстро рассказывать, сверкая мелкими белыми зубками и помогая себе и руками и глазами, я смотрела на неё, буквально открыв рот, боясь что-то пропустить и впитывая в себя эту прелесть её речи.
— Муська, а как ты оказалась в Москве?
— Да приехала сюда следом за этой г’адиной!
Гадиной оказался некий Семён Бурда, то ли писатель, то ли поэт, я так и не поняла, который к тому же был женат. Ради него она бросила мужа, талантливого и скромного программиста, которому день и ночь твердила, что отсюда надо бежать и что с его умом они в Америке не пропадут. Но этот козёл не захотел её слушать. И тог’да она закрутила безумный роман с Семёном, который слыл во всём Днепре секс-символом. И видит Бог’, как она долг’о сопротивлялась, чтобы доказать Семёну, что не все женщины сразу падают при виде его достоинств!
— Ты не поверишь, Муська, я, которая всег’да знала, что лучший из мужиков — всё равно г’овно, я, дура, поверила ему! Когда он сказал, что едет в Москву, чтобы развестись с женой, а потом поехать со мною в Америку, на меня как затмение нашло! Я схватила свою Ирочку, развелась с мужем и, практически г’олая, понеслась за ним в Москву. А здесь ведь нужна прописка! Так я оформила фиктивный брак с Сашкой, а теперь живу на съёмных квартирах, а эта г’адина каждый день мне обещает, что разведётся с женой!
Да, это была любовь! Мне потом не раз приходилось наблюдать, как она часами говорила с Семёном по телефону. Потом, встречаясь, они долго сидели в его машине. Он молча смотрел в одну точку, а она говорила, говорила без умолку, иногда со слезами на глазах. В какой-то момент губы её сжимались в тонкую линию, и она выскакивала из машины, резко хлопнув дверцей.
Работала Муська где-то недалеко от меня, в большом институте, бухгалтером-экономистом. Вообще с деньгами у неё всё как-то удачно складывалось.
То кто-то привёз барахло из-за границы, и она обзванивала всех знакомых, и все, конечно, с радостью бежали к ней покупать заграничные вещи то ли из Польши, то ли из Вьетнама. Тогда мы все радовались любым товарам, ведь в магазинах у нас был «промышленный стриптиз».
То ей удавалось сшить кому-то хорошую вещь, и она опять была при деньгах. А шила Муська просто фантастически! У неё был удивительный вкус, она безукоризненно чувствовала линию и всегда знала, что сегодня в моде.
— Скажи честно, — подшучивала я над ней, — ведь ты покупаешь журнал «Бурда Моден» потому, что фамилия Сеньки «Бурда»?
Нет, всё, что касается шитья, это был просто талант! Хотя талантов у неё было хоть отбавляй, но шила она первоклассно, только очень долго. Все дамы ждали, сердились, обижались, просили, умоляли, и когда она наконец «сдавала вещь», качество работы заставляло забыть все обиды. Меня она тоже пару раз осчастливила, сшив мне несколько чудесных юбок. Вот тогда мне и пришло в голову пригласить её в театр «Вернисаж» художником по костюмам. Эта идея привела её в восторг, и она тут же принялась фантазировать.
— Знаешь, Муська, — говорила она, сидя со мною на кухне, — хочешь, я скажу тебе всю правду?! Теперь-то я знаю тебя хорошо. — Она весело хихикнула. — Но ког’да я смотрела по телику этот ваш «Кабачок», я же просто тебя бог’отворила! Мне нравилось всё, как ты г’оворишь, как танцуешь. А какие у тебя были наряды! Я всё срисовывала и шила себе. Ты пойми, ты для меня была просто бог’иня!!! А ког’да я увидела тебя на даче у Михайловых, я чуть с ума не сошла от счастья. Но потом, Муська, я узнала, что ты приехала туда на электричке! Так знай! Ты мне изг’адила всю мечту!!!