Она повернулась ко мне и положила руки на плечи.
— Она четыре года внушала мне, что мужчины сволочи и животные, а ты был первым, кого я встретила. Теперь я ей благодарна, что она вышвырнула меня. Я могу жить человеческой жизнью. А тебе я благодарна за всё остальное. — Она удивила меня, скромно чмокнув в щёку. Её последующий тон, как и резкая смена темы, меня тоже удивили. — Слушай, а мне ведь нужно школу закончить.
— У нас есть подруга с аналогичной проблемой. Я думаю, с этим мы справимся.
— А я могу попросить тебя? — Она обхватила мою ладонь своими. — Позволь мне остаться с вами. Я могу быть рабыней или собачкой. Я научилась быть очень послушной.
Я вздрогнул, как от удара.
— У тебя есть своя жизнь, есть родители. И нам ты нужна, как друг.
— Мать от меня отказалась. А пожить немножко у вас можно? Пока я хоть немного привыкну к этой жизни. — Она, казалось, готовится шлепнуться на коленки, во избежание этого я обхватил её за талию. — Я просто боюсь быть одна.
— С одним условием. Ты прекращаешь свои сексуальные выкрутасы.
— Я могу быть только твоей, если хочешь. — она попыталась меня поцеловать.
— Блин. — Сжимаю её со всей силы и вижу довольную улыбку, сразу отпускаю. — Я не это имел ввиду. Повторяю, я для тебя только друг. И Энжи, кстати, тоже.
Она тяжело вздыхает, снова повисает на моей руке и мы двигаемся дальше.
— Смотри. — Она показывает на проход между домами.
Даже не проход, а закрытый заборчиком палисадник. А посредине большой багровый костер.
— Подожди меня здесь. — бросаю уже на бегу, прекрасно понимая, что послушание тут не сработает.
Как ни странно она отстаёт, останавливается, зовёт меня. Я уже в нескольких метрах, пытаюсь что-либо рассмотреть в бликах огня. Аня буквально вцепляется ноготками в моё плечо. Из костра что-то выдвигается, ковыляет невнятная фигура. Она выступает за пределы огня, теперь я вижу – это явно не человек. На полторы головы выше и вдвое шире меня, это имеет на голове только рот в который поместится человеческая голова, и два абсолютно круглых глаза. Это чудовище, покрытое чем-то наподобие чешуи или шкуры, движется на непропорционально коротких ногах, верхние конечности, наоборот, уродливо длинные, болтаются вдоль тела. Прикидываю, что вытянутая вперед лапа может достать до меня или Рыжика, швыряю в чудовище фриз. Грязно-зеленая шкура практически чернеет, но чудовище делает новый шаг в мою сторону.
— Бегом отсюда — ору девушке.
Проверять её послушность некогда, лапа начинает подниматься. Три фриза подряд заставляют чудовище замереть. Держа на ладони два файрбола с его голову, приближаюсь. Скашиваю взгляд на свой нос — всё в порядке, сизый, отливает металлом. Осматриваю чудище буквально с метрового расстояния.
— Краш! — Вопль Рыжика заставляет оглянуться на нее, стоящую в десятке метров, а затем в направлении костра, куда указывала её рука.
Там бредет такая же фигура. С разгона тараню плечом первого монстра и, как только он опрокидывается в костер, швыряю вслед оба огненных шара. Я не учитываю собственной инерции и оказываюсь среди языков пламени, вокруг меня уже не пятиэтажки а холмы и какие-то ни на что непохожие наросты. Впереди полыхает кучка из двух туш. В мою спину врезается нечто, я, не придумав ничего лучше просто отпихиваю её собственным задом и выхожу следом.
— Дура! — Ору на сидящую на земле Аню. — Это твоя послушность?
— Потух. — Она спокойно поднимается.
Я оглядываюсь, на месте костра еще светится пара быстро гаснущих угольков.
— Ты можешь наказать меня, — это говорится мягко, абсолютно спокойно и всерьёз, в её голосе едва ли не просьба, — как захочешь. Хочешь, сейчас ударь.
Она закрывает глаза. Открывает, когда я грубо сжимаю её в объятьях.
— Ты серьёзно?
— Я не послушала тебя, провинилась. — Видит, что я молчу, не зная, как реагировать, продолжает. — Я испугалась, что останусь тут одна. Это хуже, чем любое наказание.
Не нахожу ничего лучше, закрываю её рот поцелуем, проникаю языком в её рот, чувствую, как она начинает отвечать мне, возбуждение охватывает её. Я отстраняюсь и смотрю в обиженное взволнованное лицо.
— Вот твоё наказание. — Разворачиваюсь и иду. Догоняет она меня метров через десять.
— Лучше бы ударил. — заявляет грустным голосом. — А ты жестокий.