- Я поговорю с ним, как только он вернется, - правильно истолковала его тревогу Джинни, - и объясню все. Он поймет.
- Возможно, начать следует мне? Мы не можем угадать реакцию…
Кингсли вообще иногда задумывался, что значит - быть не совсем нормальным. Наверное, попроси его кто-нибудь назвать имена сумасшедших, которые первыми придут в голову, его список удивил бы многих: мадам Лестрейндж, о которой и вспоминать-то не стоило, покойный Дамблдор… и Поттер. И каждый был безумен по-своему. Вот только где находится та грань, которая разделяет чудачество, не-такое-как-у-всех мышление, и настоящее сумасшествие? Может, он тоже псих, раз позволил втянуть себя во все это, а теперь боится сказать подчиненному, что, кажется, у того больше нет девушки? Но если была одна ночь - и никаких угрызений совести, стыда после, значит, он поступил правильно?
- Мы давно выросли из наших отношений, - Джинни снова откинулась на подушку, и теперь луч прыгал в ее волосах, заставляя вспыхивать и гаснуть искры красного золота, - просто все так привыкли к одному положению дел, что не могут решиться изменить его.
- Ладно, Мерлин с ним, с Гарри, - сначала Поттер должен был вернуться живым и здоровым из опасного путешествия, иначе самого Шеклболта заавадит потом толпа тех, кто никогда не простит, если с их золотым мальчиком что-то случится.
Когда-то Кингсли пытался отговорить Гарри от поступления в Аврорат. На полном серьезе, приводя аргумент за аргументом. Но он же герой, герою надо, и вообще, какие могут быть альтернативы. А то, что не его это, не нужны ему, еще не очнувшемуся от войны, не понявшему, что та закончилась, новая грязь и новые смерти. Поживи сначала, посмотри, примерься, не понравится - тебя дождутся в этом чертовом Аврорате, но дай ты себе пару лет без кровищи и постоянной борьбы. Но нет же, упертый мальчишка с синдромом всех-несчастных-спасения и волдемортов-убиения. Не послушал, даже не задумался, что не подходит ему эта работа. Интересно, послушает ли, если Кингсли скажет, что ему не подходит человек, с которым Поттер собрался семью строить?
- С нами-то мы что делать будем?
- Узнавать друг друга, - Джинни подвинулась к нему поближе, - что еще остается. Как все нормальные волшебники.
От нее все еще пахло духами, не приторно сладкими, которые вошли в моду в этом году, аромат был спокойнее и свежее, ненавязчивый, но запоминающийся… хотелось снова касаться ее тела, как сегодня ночью, быть близко, очень близко. Слушать. Чувствовать под пальцами гладкую кожу. Двигаться в такт, чтобы сбивалось дыхание, а пульс прыгал и сердце иногда пропускало удар. Любить.
- А что делают нормальные волшебники? - он, наверное, и сам не знал до конца.
- Живут, - Джинни легко улыбнулась, - занимаются сексом по утрам, пьют чай, читают Ежедневный Пророк, ходят на работу и в театры и выбирают новые шторы в квартиру.
Он не мог не улыбнуться в ответ. Она говорила все это с такой непосредственностью, ничуть не смущаясь, что сейчас это казалось единственно правильным, и он готов был верить, что в этом и заключается пресловутое человеческое счастье.
- Почему именно шторы?
- Понятия не имею, - опять этот хитрый взгляд девочки-лисы, как вчера, когда она в спальне долго боролась с хитрой застежкой своей мантии, пока он не догадался прийти ей на помощь, - но твои не очень вписываются в интерьер.
Кингсли хмыкнул. Пусть это просто шутка, он положительно не против, чтобы когда-нибудь, со временем, она стала его новой реальностью.
- Может, начнем с менее радикальных перемен? Например, как ты смотришь на то, чтобы позавтракать сегодня где-нибудь в городе? - предложил он, - Здесь недалеко есть неплохое магловское кафе с французской выпечкой.
- И круассаны с шоколадом?
- И они…
- Звучит восхитительно!
Она вдруг оказалась совсем близко, и все его существо жадно потянулось к ней. В конце концов, круассаны могут подождать.
========== 10. ==========
Она - или это был он, окончательно осмелевший от жара каминного пламени, - расстегнула воротник-стойку мантии, потому что ткань, казалось, впивалась в горло и душила. От шпилек в аккуратно уложенной с утра прическе начинала болеть голова. Или же это был признак надвигающейся непогоды. “К дождю”, говорила ее мать, заплетая тугую толстую косу дочери и не слушая протестов, “головная боль - совсем не повод ходить растрепанной”. Она смирилась, запомнила, а потом и привыкла, разве что иногда, когда вот так начинало ломить виски, ей хотелось хотя бы на пару минут перестать следовать правилам.
- Почему ты не отвечала?
Он приехал, как и обещал, как только закончилась операция. Судя по грязи на башмаках и подоле мантии - действительно сразу, разве что заскочил на отчет в Аврорат и к Шеклболту. И это в семь-то вечера, когда все приличные волшебники уже сидят по домам, ужинают и болтают с семейными о том, о сем.
- Гарри, я…
Что ей надо было сказать? Сослаться на гору неотложных дел в Хогвартсе? Признаться, что Гарри угадал - и ей было страшно, ужасно страшно даже подумать о том, чтобы отправить ему письмо после того, последнего? Она предпочла бы забыть, что писала там - под влиянием аффекта, исключительно так, конечно же, - но именно оно запомнилось ей едва ли не до запятой. Лучше бы Поттер не приходил. Плюнул бы, может, даже высказал бы все, что думает о выживших из ума ведьмах. Но не стоял сейчас снова в ее кабинете, ловя взглядом каждое ее движение. Не подходил близко, ближе, чем дозволено. Но не брал за руку совершенно бесцеремонно.
- Как ты их носишь?
Его рука уже, оказывается, слегка касалась ее волос, он пробегал пальцами по скрученным тугим локонам, вытаскивая надоевшие железяки с удивительной ловкостью, и она не делала ни единой попытки отстраниться и прекратить это все. Мерлин, что скажут портреты! Что скажет Дамблдор, которого Поттер так и не удостоил взглядом, явившись сюда.
- Так нельзя, Гарри…
Нельзя, потому что разница в Моргана знает сколько лет. Потому что она его преподаватель, в конце концов. Потому что Джинни Уизли должна ждать Поттера на Гриммо иои в Норе. Потому что… сколько же этих причин можно найти, а толку ноль.
Можно. Ему - можно. И он это знает. А на портреты давно уже брошены чары: она сделала это, еще когда Гарри вошел. Никаких свидетелей. Никто не должен слышать и видеть их. Постоянная бдительность, Аластор, земля тебе пухом, она самая. Чтобы не допустить лишнего. Надо было только сказать ему, что все, дальше ничего не будет, тупик. Сказать - проститься - закрыть дверь и не мучиться больше.
Сово-молчание - просто смешное выдуманное слово, если не испытать, каково это, на себе. Те несколько дней, пока Поттер мерил шагами окрестности Инвернесса, не имея возможности черкнуть пару строк, она места себе не находила. Хогвартс казался маленьким, кабинет директора - душной каморкой, а чай с мелиссой - пресным и холодным. Правильно ли она поступила, не ответив ему? Конечно, правильно. Так надо - прекратить все, перечеркнуть, как черкают нерадивые студенты свои работы, заметив ошибку. Сжечь все мосты.
Из Министерства прислали проверку на пару дней - двое каких-то угрюмых магов и мисс Грейнджер. Казалось бы, прекрасная возможность отвлечься, а она бегает по кабинетам и прячется от собственной бывшей ученицы, потому что совестно смотреть той в глаза. Это же надо, в самом деле, она - и Поттер. Или только она. А Гарри, как Альбус в свое время, просто хотел утешить, успокоить, заставить поверить во что-то. Если так, то у них обоих это неплохо получилось. Правда, в конце иллюзии все равно разбиваются на груду осколков.
Волосы наконец свободны рассыпались по плечам. Когда-то они были черными, а сейчас в них все больше серебряных нитей. Прядь на левом виске появилась совсем недавно - в тот день, когда Поттер опять едва не отправился на свидание со смертью.
Собственно, седина - та самая причина, почему она продолжает собирать волосы с пучок по утрам. И хотя зеркало в спальне продолжает верещать, что “никто не молодеет, это естественно”, если не слушать его, можно хоть немного продлить очередную иллюзию. Это естественно, да, возраст всегда берет свое. Ей уже далеко не двадцать и даже не сорок. Только Поттер почему-то настойчиво отказывается это понимать.