«Все, как я просила…»
Все, как я просила:
Будет мне, будет
(Господи, спасибо!)
Дальняя дорога
И новые люди.
Будет мне, будет
Бездомная песня
И гордая память.
Будет мне небо,
Добытое честью,
И плащ под стопами.
Будет мне —
Когда же? —
Счастливая сказка
В полыни и мяте,
Платье, полумаска,
Кружевная пляска…
И никто не скажет:
— Пожила и хватит!
Март 1983
«Куклу с моющимися волосами…»
Куклу с моющимися волосами,
С голубыми испуганными глазами,
С круглой попкой и пальчиками-конфетками
Во дворе купала дочка соседки.
Вдохновенный обряд напоказ творила:
Наливала воду, взбивала мыло,
Локтем пробовала: не горячо?
И лила на розовое плечо —
Дорогое, немецкое (мягкий пластик!).
Мы сгорали молча в жестокой власти
Аккуратных ресничек в шелковых бликах,
Добросовестных щечек цвета клубники,
Русых локонов и лодыжек зябких,
И бесстыдства кружев, снятых хозяйкой.
А наш худенький круг обходила зависть.
… И моргала пластмассовыми глазами,
И уже выбирала: кого — себе —
Навсегда? Кому судьба — поседеть
У нее под мякотью локотка,
В пышной сласти сахарного лотка,
В нежной ванночке, что в коробку — комплект —
Упакована? Кто за входной билет
В изобильную благодать
Первым взносом — попросит дать
Подержать! Дотронуться! Посмотреть!
Заплати — и конец игре!
И щенкам, посягающим на газон,
И слезам над обиженной стрекозой,
И еще чему-то. Мы узнали это,
Отступая в босяцкую вольность лета:
К самодельным коням, хворостинке-шпаге,
Треугольному киверу из бумаги…
Как с арены звери, толча опилки,
Мы ушли, деревянно держа затылки,
И свой гордый выбор перестрадали,
Подчиняя сердце такту сандалий.
Март 1983
«О нем толковали по всем лагерям…»
В. Сендерову
О нем толковали по всем лагерям,
Галдели в столыпинских потных вагонах,
И письма писали о нем матерям,
И бредили в карцере хрипнувшим горлом.
Давно ли сидит он — не помнил никто,
Но знали: делился пайком и заваркой,
И отдал мальцу на этапе пальто,
А в зоне голодных кормил с отоварки.
И, спутав со слухом невнятную быль,
Гадали: за что он влетел в арестанты?
Одни говорили: за то, что любил.
Другие шептали, что за пропаганду.
А он им паек в колбасу превращал,
Лечить их не брезгал — чесотка ли, вши ли.
А женщин жалел, понимал и прощал.
И даже не требовал, чтоб не грешили.
Он боль унимал возложеньем руки,
Учил: вы не звери, пора бы из клеток…
И самые верные ученики
Его продавали за пачку таблеток.
А он говорил: ваши души во тьме,
И что, мол, с вас спросишь.
И гневался редко.
А впрочем, болтали в Бутырской тюрьме,
Что он за донос изувечил наседку.
Одни уходили, отмаявши срок,
Другие амнистии ждали напрасно,
А он под нее и попасть бы не мог,
Поскольку считался особо опасным.
Но четверо зэков, уйдя по домам,
О нем записали, что знали, в тетрадку.
Их тут же забрали, и к новым делам
Подшили их записи — все по порядку.
И взяли его — неизвестно куда.
И где он теперь — в рудниках или ссылке,
А может, под коркой сибирского льда —
Спросите попутчиков на пересылке.
Март 1983
«Кому мечта по всем счетам оплатит…»
Кому мечта по всем счетам оплатит,
Кому позолотит пустой орех…
А мне скулит про бархатное платье,
Вишневое и пышное, как грех.
О, недоступное! Не нашей жизни!
И негде взять, и некуда надеть…
Но как мне хочется!
Резонной укоризне
Наперекор — там, в самой тесноте
Сердечных закутков — цветет отрава
Тяжелых складок, темного шитья…