Участник беседы: Не могли бы вы объяснить мне, как ум побеждает тело настолько, что оно может левитировать?
Кришнамурти: Вам действительно это интересно? Не знаю, почему вам хочется покинуть пределы тела. Видите ли, господа, ум постоянно ищет чего-то таинственного, чего-то скрытого, что никто кроме вас не может открыть — и это даёт вам огромное ощущение важности, удовлетворённого тщеславия, престижа — вы становитесь «мистиком». Но есть настоящая тайна, нечто действительно священное — когда вы понимаете всю целостность этой жизни, всё существование целиком. В этом есть великая красота, великая радость. Существует нечто потрясающее, что мы называем неизмеримым. Но вы должны понять измеримое. И неизмеримое не является противоположностью измеримого.
Имеются фотографии людей, которые левитировали. Ведущий беседу видел это — и прочие формы несущественных явлений. Если на самом деле вы интересуетесь левитацией — я не знаю, зачем это вам, но если это так, — вам надо иметь превосходное, в высшей степени чувствительное тело; вы не должны употреблять алкоголь, вы не должны курить, принимать наркотики, есть мясо. Вы должны иметь тело гибкое, здоровое — тело, обладающее своей собственной разумностью, не разумностью, навязанной ему умом. И если вы прошли через всё это, вы, возможно, поймёте, что в левитации нет ничего ценного!
Лондон, 16 мая 1970
ИСТИНА
«Истина — не «то, что есть», но понимание «того, что есть» открывает дверь, ведущую к истине».
Нам следовало бы обсудить несколько проблем, например, образование, и значение сновидений, а также и то, может ли вообще ум когда-нибудь стать свободным, живя в этом механическом и подражательном мире. Мы можем подойти к этой проблеме, рассмотрев вопрос о том, способен ли ум быть свободным от всякого конформизма. Мы должны исследовать всю проблему существования в целом, не одну её часть, не только техническую сторону жизни, то, как заработать себе на жизнь, но также весь вопрос о том, как изменить общество: возможно ли сделать это с помощью бунта, или есть иной тип внутренней революции, которая неизбежно приведёт к появлению общества иного рода. Я думаю, нам следует вникнуть в это — а затем перейти к вопросу о медитации. Потому что — простите мне мои слова — я не думаю, что вы знаете, что подразумевается под медитацией. Большинство из нас читало об этом или нам говорили, что это такое, и мы пытались заниматься медитацией. То, что ведущий беседу должен сказать о медитации, может весьма сильно отличаться от всего того, что вы знаете, что практиковали или испытали. Невозможно искать истину; поэтому нужно понять смысл поиска. Так что это очень сложный вопрос; медитация требует высочайшей чувствительности, способности к полному безмолвию, способности, не вызванной чем-то внешним, не выработанной, не культивированной. Такое может иметь место или произойти, только когда мы понимаем, психологически, как жить, ведь наша повседневная жизнь проходит в конфликте; она представляет собой серию актов приспособления, подчинения, контроля, подавления, и бунта против всего этого.
Существует общий вопрос, как жить жизнью без насилия любого рода; ведь без действительного понимания насилия, без свободы от него медитация невозможна. Вы можете играть с ней, вы можете поехать в Гималаи, чтобы научиться дышать, правильно сидеть, немного заниматься йогой и думать, что научились медитации, но всё это довольно-таки несерьёзно. Чтобы прийти к тому необычайному, что называется медитацией, ум должен быть совершенно свободен от всякого насилия. Поэтому может оказаться весьма полезным поговорить о насилии и посмотреть, может ли ум действительно быть свободным от него — а не совершать романтический побег в какого-то рода оцепенение, называемое медитацией.
О том, почему человек агрессивен, написано множество книг. Антропологи дают объяснения, и каждый специалист делает это по-своему, опровергая или дополняя то, что большинству из нас известно на уровне рассудка: что люди склонны к насилию. Отправляясь на войну, убивая других, мы считаем, что насилие — только физическое действие. Мы приняли войну как образ жизни. И приняв её, ничего больше не предпринимаем в отношении неё. Случайно или по сердечному убеждению мы можем стать пацифистами в одной части нашей жизни, но для всего остального — мы в конфликте; мы честолюбивы, мы склонны к соперничеству, мы делаем гигантские усилия; эти усилия означают конфликт и, следовательно, насилие. Любое подчинение, любое искажение — намеренное или неосознанное — есть насилие. Дисциплинировать себя согласно определённому шаблону, идеалу, принципу — форма насилия. Любое искажение, без подлинного понимания «того, что есть» и выхода за его пределы, — это форма насилия. И всё же, возможно ли вообще покончить с насилием в самом себе без всякого конфликта, без всякого противодействия?