— Твоя мама тоже на пенсии?
— Она преподавала во втором классе, пока не родились мы с братом. Затем, думаю, она получила работу на постоянной основе в «отчитывании отца».
Чарли откидывает голову назад и смеется, и я начинаю смеяться вместе с ней, потому что ее смех - заразительный и вызывает привыкание.
— Он любит ее. Отец не пропускает ни одной песчинке, по которой проходится мама.
Чарли кивает, глядя куда-то вдаль.
— Как мило. Потрясающе.
Я вспоминаю о том, как она рассказывала о проблемах с пьющей матерью, поэтому решаю придерживаться нейтральной территории.
— А как насчет тебя? Ты выросла в Нью-Йорке?
— Родилась и воспитана, — говорит она с широкой улыбкой. — Люблю этот город.
— Ты жила в Гринвич-Виллидж?
Ее глаза на какой-то момент тускнеют.
— Не. Я жила на Аппер Уест Сайд, пока не переехала в Колумбию и съехалась с Наоми.
— Вы там познакомились?
— В мой первый день в университетском городке. — Она слегка улыбается, вспоминая. — Нас поселили вместе, потому что обе проходили программу финансирования, но, когда она выяснила, что я проходила изобразительное искусство, Наоми разволновалась и грозилась обменом с кем-то другим. — Чарли смеется. — Она думала, что я была какой-нибудь странной и сумасшедшей хиппи, которая принимает наркоту прямо в комнате общаги и все такое. — Улыбка не сходит с ее лица, и она смотрит на меня из-под длинных ресниц. — Просто скажем, что этот год выдался самым тяжелым.
Я хохочу, не удивляясь ее откровению.
— Мне нравится Наоми. Думаю, Беннетт по уши в нее влюблен.
Чарли откидывается назад, снимая сапоги и подгибая по себя ноги. Такого рода движение кажется очень милым, но я не могу понять, почему. Может, потому что она бы не сделала так только в том случае, если бы не чувствовала себя комфортно со мной?
— Ага. Кажется, она тоже без ума от него.
— Бедолаги. — Я подмигиваю ей, и Чарли одаривает меня яркой с ямочками улыбкой.
Я наклоняю голову в сторону.
— Знаешь, я тоже учился в Колумбии. Поэтому и переехал из Бостона.
— Серьезно? Что ты изучал?
— Фотожурналистику, но мне двадцать семь, так что не думаю, что мы могли жить в городке в одно и то же время.
— Ну да. Мне только двадцать три.
Интересно, что парни из университетского городка думали о ней. Возможно, оно и к лучшему, что мы не учились там в одно время. Я бы не позволил ни с кем ей встречаться, кроме меня.
Она прочищает горло.
— Ты всегда хотел быть модным фотографом?
Вопрос застиг меня врасплох. Я встряхиваю головой, когда воспоминания ударяют со всех сторон - голодные дети, смертельные раны, сожженные деревни. Кулаки инстинктивно сжимают подлокотники кресла, пока стараюсь избавиться от мыслей.
— Не. Я столкнулся с этим где-то два года назад и решил, что это может быть отличным вариантом. Легко работать по сравнению с тем, чем я раньше занимался. — Больше я ничего не хочу говорить. Весь этот разговор слишком нравится мне, чтобы выпускать демонов наружу.
Подсознание кричит на меня поменять тему разговора.
— Я видел картины у тебя в квартире. Они потрясающие. Ты изучала этот стиль в Колумбии? — Я с легкостью спрашиваю ее про искусство, но она не отвечает мне сразу. Чарли скептически смотрит на меня, прекрасно заметив мой намеренный уход. Знаю, что на моем лице можно прочитать разочарование, но никто не хочет разговаривать о тяжелых вещах на первом свидании. Первое свидание. Разве?
— Да. Я начала рисовать после старшей школы и лю...
— Кларисса! — Кто-то кричит в нескольких шагах от нас, отчего Чарли резко поворачивает голову в сторону крика.
— Кларисса!
Я таращусь на Чарли, сбитый с толку. Парень, по всей видимости, из какого-то студенческого братства, подходит к нам, определенно узнав Чарли, и ее широко раскрытые глаза, кажется, говорят о том же.
— Хадсон? — спрашивает она, хмурясь.
Он, похоже, не возражает против ее отсутствия энтузиазма при встрече.
— Не могу поверить. Я не видел тебя около пяти лет и встречаю здесь, в хреновом кафе-магазинчике? — Я рассердился от его оценки помещения, что Чарли прекрасно замечает и извиняется за это взглядом.
— Как поживаешь? — спрашивает она с неловкой улыбкой.
— Да хорошо. Скучал по тебе. Вся группа скучает. — Этот парень, Хадсон, наконец смотрит в мою сторону, но, походу, даже не признает моего присутствия. Кровь закипает, и мне приходится бороться с желанием встать и заставить его смотреть на меня.
Чарли прочищает горло.
— Ах, да. Хадсон, это Джуд... фотограф, с которым я работаю. — Жестом она указывает на меня, и Хадсон лишь машет мне. Сукин сын даже не удосужился пожать мне руку. И какого вообще черта – фотограф, с которым я работаю? Как насчет друга хотя бы?