— Сколько времени прошло с последнего разговора? — надуто спрашивает друг.
— Две недели.
Тот кивает, делая глоток пива... затем другой.
Наконец он откидывается назад и вздергивает бровью.
— Ну-с, болван, что делать будешь?
Я качаю головой:
— Да ничего. У Чарли своего дерьма навалом, с которым надо уживаться. Я не могу заставить ее быть со мной.
— Значит, ты знал, что не стоит в нее влюбляться, но все равно влюбился?
— Походу. — Я провожу рукой по отросшей щетине.
Беннетт с сожалением усмехается:
— Черт возьми, я выпью за это.
Чарли
Я решила попробовать разобраться во всем без психотерапии. В прошлый раз у меня это не сработало, да и опять подсадят на наркотики. Мы живем в эпоху вездесущих и всегда доступных преимуществ и недостатков, но я не хочу ни того, ни другого. Я знаю, что сама могу исправиться, потому что знаю корень проблемы; я просто никогда не думала, что прошлое возможно преодолеть, пока не встретила Джуда.
Он научил меня воспринимать жизнь через чувства, никогда не сдерживаясь, никогда не отталкивая эмоции. Джуд не позволил мне спрятаться; он сказал, что я должна быть честна с самой собой. Услышать это от него было самым тревожным звонком за последние четыре года.
Впервые после смерти отца я копаюсь в голове, лежа в комнате одна. Придут ли вообще воспоминания? Голова откинута на подушку, а глаза изучают облупившуюся белую краску на потолке. Какое-то время я вообще ни о чем не думаю, только о белом шуме. Неужели я отталкивала их так долго, что они полностью исчезли?
Но затем, как слабое эхо, я вспоминаю глубокий смех отца. Звук слабый и затухает, как при приеме с плохой антенной.
Он всегда смеялся.
Прежде чем осознать, я соскальзываю с кровати и достаю большой чистый холст из шкафа рядом с кроватью. Вслед на пол опрокидывается ведро с красками, но мне все равно на беспорядок. Я беру нужные цвета, смешиваю их на палитре и позволяю отголоскам его смеха подталкивать меня вперед. Когда я воспоминания овладевают мной, я начинаю рисовать отца.
Сейчас его образ стал более туманным, но важные аспекты все еще присутствуют. Сильная челюсть папы и угловатые скулы всегда были выдающимися. А потом я думаю о его темно-серых глазах, разительно отличающихся от моих и маминых.
На нетренированный взгляд черты лица папы и дорогие ретро-костюмы казались суровыми и непреклонными. Но я знала его лучше остальных. Он осыпал меня любовью к большому разочарованию матери. Он был для меня всем. У каждой девочки есть особая любовь к отцу, и моя только росла с возрастом. Я никогда не доверяла матери, но отец был отличным слушателем, даже о таких глупых вещах, как друзья и драмы в школе.
Он работал допоздна и часто уезжал в долгие командировки, особенно когда я стала постарше, но разговаривали мы каждый день. Даже если папа возвращался домой в полночь, он будил меня просто для того, чтобы сказать, что любит меня, но чаще всего мы заканчивали тем, что засиживались допоздна, разговаривая и смеясь.
Вот почему его самоубийство ошеломило меня.
Рука замирает на середине мазка. Боже, я не позволяла себе по-настоящему думать об этом слове с тех пор, как он умер. Самоубийство. Отец покончил с собой, и я смотрела на это.
Тонкая палитра выскальзывает у меня из пальцев, а затем кисть опрокидывается вслед за ней. Краска разлетается по деревянному полу, забрызгивая босые ноги и штаны для йоги, и затрагивает незаконченный холст и тканый коврик рядом с дверью. Я теряют фокус, когда темные круги мешают видеть. Я зажмуриваю глаза, пытаясь ухватиться за реальность, одновременно вспоминая, почему позволяю себе ускользнуть от нее.
Воспоминания так трудно переварить; я боюсь, что они, в конце концов, расколют душу надвое и оставят во мне пустую оболочку.
Слезы текут по щекам, когда я перебираю художественные принадлежности, чтобы найти полупустую бутылку текилы, которую Наоми оставила здесь в ту ночь, когда мы пошли в бар; в ту ночь, когда я разделась перед Джудом.
Я краду ее с книжной полки, откручиваю крышку и отступаю назад, чтобы посмотреть на наполовину нарисованный портрет отца, смотрящего на меня. Синие и оранжевые оттенки отбрасывают тени на его черты, но серые глаза пристально смотрят на меня, вытаскивая всю скрытую печаль на поверхность.
Пошел ты. Я делаю большой глоток текилы и наслаждаюсь болью, когда она обжигает мне горло и рот. Пошел ты на хер за то, что покончил с собой. Еще одна порция скользит вниз, окутывая живот сладким теплом. Пошел ты на хер за то, что бросил меня. Еще один долгий глоток крепкого напитка, а затем я провожу пальцем по мокрой краске, размазывая черты его лица в размытое месиво различных оттенков. Пошел ты на хер за то, что не остановился, пока я умоляла.