Двери лифта открылись, из него вышла женщина и направилась прямо к ним. Джек не видел ее довольно давно и подумал, что с возрастом сестры становятся все больше похожи друг на друга.
— Здравствуй, Селеста, — сказал Джек.
— Спасибо, что позвонил. Как Синди?
— Скоро поправится.
Эвелин поднялась и отошла, не сказав старшей дочери ни слова. Если отношения Джека с тещей можно было назвать прохладными, то отношения матери и старшей дочери — никакими. Джек никогда не понимал этого, просто считал одной из многочисленных странностей, присущих семье.
Он отвел Селесту в кафетерий, подальше от Эвелин, заказал содовую и вкратце объяснил, что произошло. Время от времени он косился на Эвелин и через несколько минут увидел, что она говорит с каким-то другим врачом, очевидно, психиатром.
— Извини, я на секунду. — Он подошел, представился. Женщина-врач, как и предполагал Джек, оказалась психиатром.
— Я только что говорила вашей родственнице: мне хотелось бы оставить Синди здесь еще хотя бы на ночь, понаблюдать за ней.
— Прекрасно.
— Если вдруг у нее проявятся признаки возбуждения, агрессии или того, что она может нанести себе увечье, мы успокоим или остановим ее. Я не говорю, что это обязательно должно случиться, но лучше соблюсти все меры предосторожности. Мне нужно, чтоб вы подписали согласие.
— Вы действительно считаете, что это необходимо?
— Я ее мать. Я подпишу.
Врач протянула Эвелин авторучку и бумагу. Та взглянула на бланк, взяла ручку. Джек смотрел, как она расписывается внизу.
И едва смог скрыть потрясение.
— Вот, прошу, — сказала Эвелин.
Врач поблагодарила ее, сунула бумагу в папку.
— Договорюсь, чтобы вас пустили к ней. Сегодня, поближе к вечеру. Я вам позвоню.
— Спасибо, доктор.
Психиатр направилась к лифту. Джек взглянул на часы и сказал:
— Я, пожалуй, тоже пойду.
— Хорошо. Ты здесь не нужен.
— Хотелось бы остаться, но детективы уже дышат в затылок.
— По какому поводу?
— Да что-то там с ножами. Человек, убивший Джесси, изрезал ножом несколько снимков из нашего с Синди свадебного альбома. Ну и с учетом последних событий они хотят проверить все ножи в нашем доме. Вдруг один из них является орудием преступления.
— Они что же, решили, это Синди изрезала собственные свадебные фотографии?
— Ну, если она убила Джесси из ревности, история со снимками вписывается в картину.
Эвелин призадумалась, потом покачала головой:
— Ступай, Джек. Ты вообще хоть когда-нибудь приносишь добрые вести?
— Буду работать над этим. — Он развернулся и направился к лифтам. И специально прошел мимо кафетерия, где сидела сестра Синди.
— Может, выпьем по чашечке кофе? — спросил он.
— С удовольствием.
Через несколько минут они подошли к лифтам. Джек надавил кнопку вызова. Двери открылись, они вошли.
— Хочу поговорить с тобой кое о чем, — сказал он.
— А именно?
— О снах.
Селеста переступила с ноги на ногу.
— Каких снах?
— Вот уже несколько месяцев Синди снится один и тот же кошмар. Что к ней приходит отец. Потом уходит, но говорит, что хочет забрать меня с собой. Ты не знаешь, почему ей снится именно этот сон?
Она не ответила.
Перед тем как закрылись двери лифта, Джек в последний раз взглянул на сидевшую в приемной Эвелин. Лифт пополз вниз.
Только тут он заметил, что Селеста бледна как полотно.
— Я думал, ты знаешь.
— Нет.
— Что ж, наверное, пришла пора и тебе узнать наши грязные семейные тайны.
— Весь внимание, — сказал Джек.
68
Джек сидел и ждал в темноте. Шторы на окнах были плотно задернуты. Здесь же, в гостиной, у Эвелин находился телевизор, но ему и в голову не приходило включить его или верхний свет. Он два часа сидел в одиночестве, прислушиваясь к каждому звуку пустого дома. Вот щелкнул и включился кондиционер, затем выключился. Из кухни доносилось мерное гудение холодильника. Дедовские напольные часы начали отбивать время.
После встречи с Селестой ему было над чем подумать. Она рассказала ему о скандале на кладбище, вызвавшем раскол в семье. Синди так верила в то, что ложь сестры довела отца до самоубийства, что даже призналась Селесте в своем намерении отравить ее. Мать тоже ополчилась на Селесту, но с одной весьма существенной разницей. Сестры в конце концов помирились, и Синди поверила в то, что обвинения в адрес отца вовсе не являются вымышленными. Мать же так и не простила Селесту, хотя знала, что дочь не лжет.