Элмор Леонард
Вне поля зрения
1
Фоули еще не приходилось бывать в такой тюрьме, где можно было бы подойти вплотную к ограде, не опасаясь быть застреленным. Данным наблюдением он и поделился с надзирателем, которого все звали Пупом, — так, чтобы разговор поддержать. Они стояли в тени между часовней и сторожевой башней из красного кирпича — из него были построены все здания тюрьмы — и смотрели в сторону спортивного поля. Около семисот зеков, выстроившись вдоль ограды, наблюдали, как игроки двух команд в одинаковых тюремных робах и без защитных щитков пытаются втоптать друг друга в землю.
— Это они так агрессию выпускают, — сказал Фоули. — А что еще делают, знаешь?
— Ты о чем? — не понял Пуп.
Такого тупого надзирателя Фоули встретил впервые, хотя сделал две ходки в тюрьмы штатов и одну — в федеральную. Это не считая полудюжины мелких задержаний.
— Да они же Суперкубок разыгрывают, — пояснил Фоули. — Делают вид, что находятся на стадионе «Сан-Девил» и что сегодня — следующее воскресенье. Причем обе команды играют за «Далласских ковбоев».
— Дерьмо, а не игроки, — заметил Пуп.
Фоули повернулся и посмотрел на профиль надзирателя, на козырек фуражки, нависший над солнечными очками. Светло-коричневая рубашка с погонами, такие же брюки, портативная рация и фонарик на поясе, никакого оружия. Роста они были одинакового — шесть футов один дюйм, — но если темно-синяя роба, в которую было облачено стройное тело Фоули, нигде не топорщилась, у Пупа в районе талии висело сорок фунтов лишнего веса — форменная рубашка обтягивала этот пузырь, как пленка — сосиску. Фоули предпочел вернуться к наблюдению за игрой.
Шустрый черный паренек вышел под пас, но был сбит с ног не менее шустрым и таким же черным защитником. Из белых играли только несколько сумасшедших байкеров, которым хватало безбашенности и силы, — да и они не играли, а просто молотили друг друга кулаками. Латиносы в игре не участвовали, все стояли вдоль ограды, за исключением двоих, которые нарезали круги против часовой стрелки вокруг поля. Во всех без исключения тюрьмах заключенные, выйдя на прогулку, почему-то двигались против часовой стрелки. Всегда. Эти двое пробегали десять миль каждый день, без выходных. Добежав до ближней к Фоули стороне поля, они перешли на шаг.
Хосе Чирино и Луис Линарес, Чино и Лулу, «муж» и «жена», оба небольшого роста, и оба осуждены на двадцать пять лет за убийство. Фоули пристально следил за тем, как они, лениво перебирая ногами, идут вдоль линии зрителей.
Прошло еще около минуты, прежде чем он произнес:
— Кое-кто хочет уйти отсюда. Что мне перепадет, если я скажу, где и когда?
Пуп повернулся и прищурившись посмотрел на него сквозь очки, — очевидно, именно так он определял, говорит зек правду или вешает лапшу на уши.
— О ком конкретно мы говорим?
— Все имеет свою цену, — ответил Фоули, словно не замечая надзирателя.
— Я же приношу тебе выпивку.
— И делаешь на этом неплохие деньги. — Фоули обернулся. — Нет, мне нужен покой. Поверь мне на слово, в более дерьмовой тюрьме я еще не бывал. Общий режим, а все зеки — опасные преступники.
— И ты один из них.
— Если я и был таковым, то давно остепенился. Да ты сам посмотри, они все — одной злобной породы. Я же насилие презираю, преступления совершаю по привычке, поэтому меня и упрятали сюда до старости, чтобы не взялся за прежние дела на свободе.
Пуп все еще не сводил с него прищуренных глаз:
— Решил стать стукачом?
— Это оправданно, если хочешь обеспечить будущее. Я даю тебе шанс предотвратить побег, ты набираешь очки, получаешь повышение по службе. Тогда как я получаю покой, — надеюсь, ты позаботишься обо мне, пока будешь здесь служить. Не станешь вмешиваться в мои дела, посылать на работу.
Пуп смотрел на него с прежним подозрением:
— Сколько зеков собирается сбежать?
— Я слышал, шесть.
— Когда?
— Похоже, сегодня.
— Кто именно, знаешь?
— Знаю, но не скажу. Пока. Приходи в часовню около пяти тридцати, перед вечерней поверкой.
Фоули смотрел прямо в прищуренные глаза надзирателя. Тот явно пытался прочесть его мысли.
— Ну что, Пуп, хочешь стать героем или предпочитаешь незаметное существование?
Во время обеда Фоули получил свою порцию свиной кожи и двинулся вдоль центрального прохода, пытаясь высмотреть Чино среди множества белых футболок и черноволосых голов. Чино сидел вместе с соотечественниками и жадно пожирал макароны с сыром, от которых самого Фоули всегда тошнило. Господи, целую кучу навалил, а парень напротив еще подкладывает ему со своего подноса. Чино поднял на Фоули взгляд черных глаз, окруженных сетью шрамов — эти шрамы он заработал, делая карьеру боксера, еще до того, как возраст и убийство заставили его уйти с ринга. Чино было под пятьдесят, но форму он поддерживал, Фоули сам видел, как Чино тридцать раз подтянулся на перекладине и ни разу не дрыгнул ногами, пытаясь зацепиться за воздух. Кубинец кивнул, но сесть не предложил, не приказал своим людям освободить место. Рядом с ним приткнулся Лулу, склонившийся над подносом с макаронами и стаканом молока, который выдавали всем заключенным в возрасте до двадцати одного года, чтобы тела их были крепкими и здоровыми.