— Тебе лучше подумать о НАС, о нашем будущем и ребёнке, а не о наследстве Руслана. И я бы на твоём месте, в моём присутствии, вообще пытался избегать разговоров о нём! Будь добра, никаких упоминаний, иначе забуду, кто он мне — сотру в порошок за покушение на женщину, которую я присмотрел себе.
— Ты что, — очередное изумление, и, увы, как всегда с оттенком «неприятное», — готовы сына убить? — сердце удар пропустило.
— Война между родственниками из-за красивой женщины — не редкость, — снисходительно пояснило чудовище. — Я не отдаю своего — если только посмертно, и здесь дело не в любви, а просто потому что я так хочу! — посуровело его тон. — Я привык получать, что желаю. И на методы достижения цели мне плевать.
— Ты нездоров, Громов! — шикнула, преисполненная злостью и праведным возмущением.
— Я целеустремлённый. А ты — важная ступень! Перешагнуть не могу, но и запинаться о тебя вечно — не вариант. Свадьба через неделю — я без того давал достаточно времени. Больше его нет! Ты выйдешь за меня! Иначе я буду крушить кирпич за кирпичом, пока не разнесу стены твоего дома. Разрушу твою жизнь и уничтожу всё, что наработала. Если это будет необходимо, избавлюсь от сына, а что страшнее для тебя — лишу твоего сына карьеры.
— Ты чудовище, Громов. И ты прав, я не встречала людей хуже тебя?
— Я умею быть благодарным и полезным, Елизавета Сергеевна, просто не нужно меня доводить. А вы много меня топтали. Я не безобидный кролик, вот и подумайте, какие тузы в моих рукавах остались.
— На всех компроматы собирали? — едко подметила, но с надеждой, что это не так.
— В наше время продвинутых технологий, было бы глупым не пользоваться благами человечества, — не скрывая своей подлой душеньки Громов. — Ведите себя прилежно, выполняя всё, что требуется, и тогда видео не всплывут, Женя продолжит гонять мяч, женится на Марине, Руслан… будет далеко от нас, но зато жив и здоров.
— Степень твоей безнравственности и низости достигла дна, Громов, — убито пробормотала в ужасе от того, какое чудовище скрывалось под личиной известного бизнесмена. Я, конечно, сомневалась в Громове сразу, да и Руслан предупреждал, но никак не ожидала, что даже мои подозрения и рассказы его сына, померкнут в сравнении с истинным лицом Германа.
— Мы можем ужиться, — монотонно чеканил Громов, пока зависала в прострации, не находя выхода из ситуации. — Я умею прощать.
В этом искренне сомневалась!
— Я терпелив, — на своей волне продолжил Герман, — но в ответ прошу преданности и наследника.
Я аж зубами скрипнула.
— Нам обоим выгоден союз. Мне для лица и продолжения рода наследником, достойным моего имени, Тебе — для карьеры и клиники.
— Хочешь сказать, не вспомнишь, что я предпочла Руслана тебе? — даже я понимала насколько это не реально.
— Да, я привык к тому, что женщины ветрены в плане секса. Признаться, не ожидал подобного от тебя, потому что твоё избегание отношений было для меня приятным приложением ко всем остальным положительным качествам. Я был уверен, что ты устоишь против чар Руслана. — Громов тяжко вздохнул: — Но раз этого не случилось, и ты оказалась подвластна минутным, низменным порывам, я немного пересмотрю наш брачный договор. В остальном всё останется по-прежнему.
Меня убивало, как спокойно Герман рассуждал на столь щекотливые темы. Поражало, что и мысли не допускал о моём отказе. Его уверенность и самонадеянность…
Я была не просто зла — я его убить хотела!
— Всего хорошего, Герман Анатольевич, — чтобы не сорваться, еле сдерживая себя в руках, решила попрощаться. — У меня ещё месяц свободы. Надеюсь, и вы хорошенько думаете, что творите, — бросила на прощание, с горечью понимая, что моя жизнь рухнула в одночасье.
Если раньше я была хозяйкой себе — теперь… я даже себе — никто… И нет ничего ужасней, чем осознание, что мои глупые поступки могут служить приговором тем, кого люблю больше всего на свете.
Злилась ли на Руслана? Да, но не ненавидела. Я не в том возрасте, когда бездумно бьют копытом и винят всех вокруг и кроме себя. Руслан сглупил — наговорил непорядочного, возможно, сделал что-то мести ради, даже верю, если нагулял на стороне, но он преисполнен обидой и подростковый, увы, до сих пор не прошедший, максимализм в нём ещё бурлил.
Не оправдывала. НЕТ! Но его понять с натяжкой могла.
А вот маниакальное упрямство Германа — нет!
Этот человек — моя погибель! И душевная и телесная!