Я немного волновалась за его самочувствие, а когда убедилась жив/здоров/жеребец ещё тот — просто вернулась домой.
Спать! С чистой душой и совестью — личною не опустилась до его уровня!
И очень надеялась, что пока Громов, чуть ли не теряя штаны за мной скачет, охладиться на свежем воздухе. Протрезвеет, одумается…
Но нет! Ворвался следом и сразу с криком, словно не он, а я трахалась на стороне:
— И что? Будешь жизни учить? Только посмей…
— Чшш, — зашипела, умоляя его снизить громкость. — Не забывай, мы в гостях. Антоша с няней за стенкой…
— И что? — взмахнул руками Громов. — Я что, не могу с женой поговорить???
— Можешь, но тише и лучше завтра, когда проспишься, — примирительно шепнула, снимая плащ.
И желательно отдельно от меня! — но это уже мысленно и к сожалению не особо на это надеясь.
— Ты мне рот затыкаешь? — не унимался Герман. — Или истерику закатить собираешься?
— Я? — опешила заявлению, — отступила от грозно шагнувшего ко мне мужа. — Не собиралась.
— Ты так говоришь, будто тебе плевать, что у нас не клеятся отношения!
— Так, — тихо констатировала очевидное, — и нам нечего клеить! — в который раз напомнила горькую реалию.
— До сих пор по сыну моему млеешь… — покивал зло Громов, в желчи его голоса ни капли сомнения.
— Господи, — устало пробормотала, продолжая отступать, — Ты о чём, Герман? Ты изменяешь, — попыталась достучаться до его разума, — а меня виновной выставляешь? Не я только что трахалась с подружкой Руслана. Ты!
— Не смей меня обвинять во всех смерти грехах! Ты виновата! ТЫ! Была бы отзывчивой, я бы не гулял!
Глава 39
ЛИЗА
— А чего ты ждал, насильно женив меня на себе? Ты не трогаешь мою душу. Мне плевать на твои желания. Меня даже не колышет как ты себя чувствуешь. Мы не живём — существуем, и у меня нет желания это исправлять, — процедила сквозь зубы. Предельно тихо, но чётко, чтобы мразь ни слова не пропустила. — А теперь, прошу, ложись спать, — взмолилась, а в голове набатом колотило: Я ПОТЕРЯЛА бдительность… для защиты под рукой ничего нет, а зверь опасен, злобен и готов рвать и метать!
— Я знаю, когда мне ложиться и с кем! — ярился Громов. — Но ты, бл*, мне секс выдаешь нормировано и с таким видом, будто одолжение, с*а, делаешь, позволяя прикоснуться! — его трясло от ярости и желания меня пристыдить, высказав в очередной раз наболевшее. И в этой ситуации самым приятным было лишь то, что мой посыл он улавливал точно и предельно ясно. Это радовало… хоть и пугало!
— Порой думаю, что лучше бы тебя грохнул, — покраснел от бешенства Герман. На меня напирал. Я уже видела, что загнана в угол. И даже отбиваться нечем, и если Громов бросится!
— А ему, наверное, давала всегда и как он пожелает? — сам себя накручивал муж, будто не хватало жара и он масла в огонь подливал. А гнева в нём булькало сполна.
— Хватит о нём! — примирительно покачала головой, стараясь свести конфликт на нет. — Разве я не доказала, что верная жена? Разве не посещаю с тобой нужные и важные мероприятия? Разве на людях мы не счастливая семья? Герман, прошу, успокойся! Я тебе ни разу не изменила…
— НЕТ! Но до свадьбы ты…
— Это глупо, Громов, — тихо обронила. — Припоминать, что было до нас! Ещё Андрея мне вменив как грех.
— Но ты не сделала главного! Ты мне не родила сына! — впервые за время нашего брака и рождения Антоши, Герман озвучил то, что недосказанным висело между нами.
Он не спрашивал! Я не считала необходимым оправдываться.
Да и не делала я теста на отцовство. Чисто интуитивно… по ощущениям ориентировала, что Антоша — сын Руслана!
И мне этого хватало для счастья!
— Я этого не знаю, — лукавила отчасти.
— Лжешь, — шагнул ко мне с рыком Громов. Я испуганно шарахнулась, размазываясь по стене, но он схватил меня за волосы и безжалостно дёрнул в сторону, вытаскивая из угла. Да так больно, что я глухо взвыла, судорожно цепляясь в его руку, пленившую меня за гриву. Из глаз против воли брызнули слёзы. Чтобы не завыть в голос, прикусила губу, глотая слёзы боли.
А Громов уже смакуя радость, что опять смог меня заловить, ещё и ладонью наотмашь по лицу отхлестал:
— Шлюха, дрянь, — вошёл в кураж. — Ещё жизни меня будешь учить, бл*ща, — плевался грязными ругательствами, обрушивая град ударов и продолжая тягать за волосы.
Я уже ослепла и оглохла от боли и звона, не отбивалась — вцепилась руками в его одну, крепко держащую меня, а когда он меня бросил на постель, лишь секунду свободы урвала отдышаться. Потом сдавленно крякнула, когда Герман на меня сверху завалился. Грубо животом и лицом уткнул в одеяло, чтобы не орала в голос, а свободной рукой по мне шарился. Подол ночнушки задрал, трусики махом сорвал, оголяя для себя мой зад.