Соняша какъ-бы вышучивала его и опять спросила:
— А много ли у васъ всего капитала?
Мать тотчасъ-же ее остановила взглядомъ и произнесла:
— Соняша! Да развѣ можно объ этомъ спрашивать!
— А отчего-же нѣтъ?.. — отвѣчала дочь. — Мнѣ кажется, мосье Іерихонскій самъ стремится перечислить всѣ свои достатки. На него какой-то стихъ откровенія напалъ. Сколько, Антіохъ Захарычъ?
— Позвольте быть скромнымъ и умолчать. Но o своей заповѣдной мечтѣ я вамъ сообщу. Мнѣ хочется купить себѣ небольшое имѣньице въ Боровичскомъ уѣздѣ, Новгородской губерніи, откуда я родомъ, а тамъ, когда выслужу полную пенсію, проводить лѣтомъ закатъ моихъ дней.
— Но вѣдь это-же глушь и оттуда можетъ отъ васъ сбѣжать ваша предполагаемая подруга жизни, — замѣтила Соняша.
— Я превращу этотъ уголокъ въ рай земной, — проговорилъ Іерихонскій.
— Да вѣдь это для васъ онъ будетъ раемъ-то. А какъ вы можете отвѣчать за жену?
— Эти мѣста на рѣкѣ Мстѣ и вообще живописныя. Особенно, если жена будетъ съ художественнымъ чувствомъ. Тамъ пейзажъ на пейзажѣ. Я провелъ тамъ свое дѣтство въ хижинѣ моего отца-причетника при деревенскомъ погостѣ, тамъ я ловилъ рыбу, тамъ я…
— А почему вы знаете, что жена ваша непремѣнно будетъ художница? — опять перебила его Соняша. — Да и для художницы созерцать картины природы пріятью только въ теченіе извѣстнаго времени, а не коротать свои дни, какъ вы выразились.
Іерихонскій опять взглянулъ на Манефу Мартыновну, какъ-бы ища у нея поддержки на свой намекъ, и улыбнулся, сказавъ:
— У меня есть тайное предчувствіе, что моя жена будетъ художница. Да не художницу я и не изберу себѣ въ подруги.
— Не всякая и художница согласится съ вами коротать дни въ глуши.
— Только по лѣтамъ, только по лѣтамъ, въ дни лѣтнихъ мѣсяцевъ.
— Ну, развѣ только въ дни лѣтнихъ мѣсяцевъ и при условіи пріятнаго общества, а съ вами глазъ на глазъ…
— Ахъ, Соняша, какая ты дерзкая! — пожала плечами мать и покачала головой.
— Не дерзкая, а говорю, что чувствую, говорю правду.
— Пусть Софья Николаевна выясняетъ свой характеръ, пусть… — сказалъ Іерихонскій Манефѣ Мартыновнѣ.
— Да она вовсе и не выясняетъ. Она просто хочетъ вамъ противорѣчить во имя шутки. А шутка ея выходитъ какая-то злая. Все это вздоръ. Она ужасно любитъ природу и когда мы жили разъ въ Любани, на дачѣ, - тоже въ глуши — я помню, какъ она восхищалась заходящимъ солнцемъ, какъ восторгалась лужайками, опушками лѣса! У тебя, кажется, даже есть наброски тамошнихъ пейзажей? — обратилась Манефа Мартыновна къ дочери.
— Что вы, что вы! Я тогда и живописи-то еще не училась, — отвѣчала Соняша. — Вы развѣ сынъ дьячка? — спросила она Іерихонскаго.
— Сынъ дьячка. И вообразите, выбрался на дорогу и достигъ степеней извѣстныхъ безъ посторонней помощи. Отецъ мой послѣ семинаріи далъ мнѣ на дорогу въ Петербургъ для высшаго образованія, какъ сейчасъ помню, всего пять рублей… Только пять рублей… Пришлось бѣдствовать, выбиваться…
— Это похвально, это дѣлаетъ вамъ честь, — похвалила его Манефа Мартыновна.
Іерихонскій просіялъ и поклонился, пригнувъ голову на бокъ.
— И выбился-съ, — продолжалъ онъ. — Выбился и вотъ теперь, благодаря Бога и моего государя, имѣю высшій чинъ, пріятную перспективу на пенсію, изукрашенъ знаками отличія, достигъ извѣстнаго положенія и уваженія.
— Какъ вы любите хвастаться! — тихо сказала Соняша, смотря на Іерихонскаго смѣющимися глазами.
— А отчего-же и не похвастаться, глубокоуважаемая Софья Николаевна, если я все это пріобрѣлъ прилежаніемъ, аккуратностью и неустанными трудами? — отвѣчалъ онъ. — Всѣмъ этимъ я горжусь. Горжусь достаткомъ, горжусь своимъ домомъ, который у меня, можно сказать, чаша полная.
— Ну, ужъ тогда разсказывайте, сколько у васъ шубъ, сколько у васъ въ домѣ посуды мѣдной, сколько серебряныхъ ложекъ, — насмѣшливо сказала Соняша.
— Отчего-же-съ? И про это могу сообщить. Мнѣ это даже въ нѣкоторыхъ цѣляхъ надо. Надо для того, чтобы вы знали, съ какимъ человѣкомъ вы познакомились. Хе-хе-хе… Не смѣйтесь, не смѣйтесь, многоуважаемая, — предостерегъ Соняшу Іерихонскій. — По рутинѣ обыкновенно не принято какъ-то объ этомъ говорить, но я человѣкъ внѣ рутины и хочу вамъ обрисовать себя. Вы спрашиваете, сколько у меня шубъ? Извольте. Шубъ у меня три: енотовая, на собольихъ лапкахъ пальто съ бобровымъ воротникомъ и имѣется шинель, стеганная на атласѣ и пуху и тоже съ бобромъ.
— Бросьте, мосье Іерихонскій, бросьте! Вѣдь я пошутила, — засмѣялась Соняша и замахала руками.