— Уолли, у меня нет пяти тысяч.
— Что ты хочешь этим сказать? Вернувшийся к нему апломб взбесил Сару.
— У меня нет пяти тысяч долларов, — повторила она медленно, как для маленького ребенка. — Ты прекрасно знаешь, что я не набита деньгами.
— Не говори ерунду. Всего пять кусков. Неужели ты хочешь сказать, что у тебя на счету нет такой малости?
— Конечно, нет.
Уолли помолчал, потом сказал:
— Они могут принять в залог недвижимость. Дом ведь принадлежит тебе, так? Ты получила его после развода. Просто подпиши залоговое обязательство.
— Уоллес Гринлиф, ты сошел с ума, если полагаешь, что я заложу свой дом, чтобы выкупить тебя. Ты даже не сказал, в чем обвиняешься.
— Я стою этих денег, Сара. Ты сама знаешь.
Сара была подавлена. Она хотела помочь брату, но как можно сделать это, не имея средств?
— Почему ты не позвонишь маме? — предложила она. — Мама так горела желанием вложить деньги в твои проекты. У нее должны найтись такие деньги, и она может перевести их по телеграфу.
— Нет, она вложила их в кафетерий, — сообщил Уолли.
— Ты забрал у мамы последний доллар ради этой безумной затеи?
— Это нельзя назвать последним долларом, — сказал он. — И между прочим, этот кафетерий даст огромную прибыль. Тебе следовало бы и самой вложиться.
— Ну ладно, Уолли, я уже сказала, что у меня нет свободных денег.
Что-то здесь не так, думала Сара. Братец не подарок, но при всех его недостатках в тюрьму его сажать как будто не за что. Хоть она иногда и готова была пожелать этого, но дурной характер не есть нарушение закона. Так почему же Уолли так упорно не хочет сказать, в чем его обвиняют?
— Скажи, за что ты арестован, — настаивала она. — Тогда я решу, могу ли рисковать домом.
— Сара…
— Уолли… — передразнила она его раздраженный тон.
Он издал громкий, озлобленный вздох, еще более несносный благодаря искажениям телефона.
— Недобросовестная реклама, — наконец сообщил он.
Сара нахмурилась.
— Недобросовестная реклама? Никогда о таком не слышала. Что это? Кажется, не очень страшно. Звучит как мелкое преступление.
— Так оно и есть.
— Тебе назначили залог в пятьдесят тысяч долларов за одно мелкое преступление?
Он снова вздохнул, на этот раз еще более раздраженно, и продолжал:
— Кроме того, мне инкриминируют недобросовестное ведение дел и коммерческое взяточничество.
У Сары заболело в животе.
— Эти обвинения выглядят более серьезными.
— Но это тоже мелкие преступления, — уверил ее Уолли, — как и большинство других обвинений.
— Большинство других обвинений? — повторила она. Его уклончивость начинала ей надоедать. — Уолли, не мог бы ты выложить все сразу?
— Ладно, ладно. Против меня выдвинуто тридцать семь мелких обвинений.
— Уолли…
— Но ни одно из них не будет доказано, — поспешил добавить он.
— А какое самое серьезное? — спросила она, боясь услышать ответ.
Он долго молчал, прежде чем ответить.
— Подкуп государственного должностного лица, — пробормотал он наконец. — Тяжкое уголовное преступление. Класс Д. Четырнадцать пунктов.
— Уолли, — несчастным голосом повторила она.
— Но все это сфабриковано, Сара, — убеждал он. — Клянусь тебе. Ты же меня знаешь. Я не мошенник.
Сара покачала головой, не зная, что думать. Брат совершил в жизни несколько глупостей, и она не удивилась бы, услышав еще об одной. Но подкуп? Государственного должностного лица, ни больше ни меньше? Это ведь явно через край. Способен ли он в самом деле на такое преступление? Неужели он действительно настолько глуп?
На этот раз вздохнула Сара — долгим утомленным вздохом. Она запустила руку в волосы. Вдруг вспомнился Гриффин, и она улыбнулась. Он же коп. Он должен знать, что делать. Он может помочь.
— Слушай, — сказала она Уолли, — я позвоню Гриффину и узнаю…
— Кому?
— Гриффину, — повторила она. — Гриффину Шальному. Это тот, э-э-э… мой друг, которого ты встретил у меня несколько недель назад. Он коп, и, может быть…
— Ах, вот оно что. Я знал, что уже где-то видел этого парня.
— Что?
— У меня для тебя новость, дорогая сестричка. Одним из копов, которые меня арестовывали, был твой хахаль.
— Что?
— Все время, пока он талдычил о моих правах и надевал наручники…
— Он… он надел на тебя наручники? — хмыкнула Сара, но тотчас же, опомнясь, убедила себя, что смешок вызван совсем другим. Тут же выругав себя за несерьезность, она повторила более возмущенным тоном:
— Неужели на тебя надели наручники? Какое унижение.
— Да, — продолжал Уолли, не обратив внимания на ее оплошность. — Я все время повторял:
«Ваше лицо мне ужасно знакомо. Мы встречались?» А он делал вид, что не слышит.
— Ты уверен, что это был Гриффин? — спросила она. — Гриффин Шальной?
— Абсолютно. Я даже помню, как говорил что-то в том смысле, что забавно быть арестованным полицейским по фамилии Шальной.
И ему это, наверно, понравилось, подумала Саpa. Наверно, он состроил Уолли такую же раздраженную физиономию, как мне при первой встрече, когда я отпустила подобное замечание. Потом она вдруг осознала, что человек, которого она вспоминала с такой нежностью, человек, с которым занималась любовью несколько часов назад, человек, которому призналась в любви и который сделал ответное признание, только что арестовал ее брата. Он ведь сказал, что должен произвести арест вечером, но не удосужился пояснить, что арестован будет не кто иной, как ее брат Уолли. Брат, с которым он две недели назад познакомился у нее на кухне, напомнила себе Сара. Значит, он не сомневался, что имеет дело с членом ее семьи. Гриффин Шальной лгал ей. У Сары вдруг сверкнуло в голове, словно от удара. Прежде чем арестовать кого-то, полицейский ведет расследование, так? Уж это она усвоила из телесериалов. Значит, Гриффин какое-то время вел дело Уолли. Как долго, она понятия не имела. Но не могла избавиться от вопроса, не был ли его интерес к Уолли причиной интереса к ней. Не потому ли он захотел сблизиться с ней? Узнав, что она сестра Уолли, использовал ее, чтобы больше узнать о жизни брата.