«Так лучше. Мы умрем вместе».
Ее не станут допрашивать перед жюри присяжных. Ведь чтобы в чем-то убедить это жюри, приходится нести такую чушь. Нет, ее будет допрашивать только судья.
Судья — аристократ. Джуд Б. — тоже аристократка.
И еще. Ее будут судить как взрослую! Она на этом настоит.
В саду под навесом хранилась старая проржавевшая газонокосилка. С полбака бензина там еще осталось. Можно вылить его в канистру через воронку, если удастся открыть. Джуд попробовала, открыть удалось.
Старинная серебряная зажигалка бабушки с выгравированными на ней инициалами «Д.Л.Т.». Клик-клик, и возник мерцающий и прозрачный язычок голубовато-оранжевого пламени.
Сначала она спалит Кукурузную Деву. Нет! Лучше умереть вместе.
Надо просто и спокойно объяснить ей: «Больно будет только вначале. Всего несколько секунд. Ну а потом… потом будет уже поздно».
При мысли об этом она довольно усмехнулась. Словно дело уже сделано.
Так, теперь осторожно войти в дом через заднюю дверь. Чтобы старуха, сидящая перед телевизором, не услышала.
О, она была так взволнована! Главное — не ошибиться. Она забыла, что уже совершила одну большую ошибку, позволила двум своим «ученицам» уйти, зная, что они слабачки. Ошиблась и до этого, поверив Повелителю Глаз, решив, что ему можно доверять, как родному брату, как близнецу, напрочь позабыв о том, что никак нельзя доверять щенкам-близнецам пятнистой гиены. Что ж, впредь будет умнее!
Она заставила себя написать предсмертную записку. Вообще-то мысленно Джуд уже давно сочиняла такую записку (теперь она была в этом просто уверена!), сочиняла вдумчиво и вдохновенно, прекрасно понимая значимость каждого слова. И еще с самого начала было ясно, кому адресовать ее. Вам, задницы! Кому ж еще.
И она улыбнулась при мысли, как удивятся, прочтя это, задницы.
И эту записку увидят по телевизору, и в Интернете, и во всех газетах, включая «Нью-Йорк таймс». На первой полосе.
Что да почему, спрашиваете вы, и при чем тут ее волосы.
Подчеркиваю, ее волосы. Просто как-то увидела их на солнце…
Как же я возбуждена! Сердце колотится так, слово я проглотила целую пригоршню Э. Даже навесной замок подался с трудом, так дрожали руки. А что, если Дениз уже все рассказала? Надо было прикончить обеих кретинок еще вчера вечером. Тогда был шанс. Но вот я вошла в кладовую и увидела, что Кукурузная Дева слегка изменила позу. С утра, покормив, я оставила ее лежащей на боку. Вот вам и доказательство. Кукурузная Дева хитрит. Притворяется, что слабее, чем есть на самом деле. Едва живая, а все туда же, проклятая предательница.
Джуд оставила дверь в кладовую открытой, чтобы проникал свет. Не станет она возиться с ароматическими свечами, зажигать. Их слишком много, а времени нет. И огонь понадобится теперь совсем для другой цели.
Затаив дыхание, склонилась она над Кукурузной Девой. Осторожно нажала пальцами на синеватые веки, приподняла. Молочные белки. Зрачки сильно сужены. Проснись! Проснись же, пора!
Кукурузная Дева слабо оттолкнула Джуд. Она была напугана и бормотала нечто нечленораздельное. И пахло у нее изо рта просто ужасно, какой-то гнилью. Со времени появления в доме Джуд зубы Кукурузной Деве чистить не разрешали, мыться — тоже. Лишь Джуд и ее «ученицы» имели право обтирать ей тело влажными, смоченными в мыльном растворе губками.
— Знаешь, который теперь час? Время пришло, время поджимает, пора, пора, пора!..
— Пожалуйста, не мучай меня, не надо, пожалуйста, отпусти…
Но здесь Джуд хозяйка положения, это она налагает табу. И вот она схватила Кукурузную Деву за длинные шелковистые волосы, крепко сжав их в кулаке, и затрясла, стала пригибать к похоронным дрогам, бормоча:
— Нет, нет, нет, нет…
Так порой бранят непослушного ребенка.
Ребенка, который есть плоть и кровь твоя, но ты должен его проучить.
Сожжение следует производить быстро, Джуд это понимала. Потому как эта предательница, толстая задница Дениз, наверняка уже проболталась. И жирная поганая задница Анита — тоже. «Ученицы» предали, оказались ее недостойны. Ничего, они еще об этом пожалеют! Она ни за что и никогда их не простит. Как не простит мамашу Кукурузной Девы — за то, что смотрела на нее, как смотрят на какую-то грязь, ничтожную, жалкую букашку. Сама Джуд жалела только об одном: у нее не будет времени и возможности вырезать сердце у Кукурузной Девы, как того требовал ритуал.