— Гляди в оба! — шепнул мне Боков. — Капитан приказал утроить бдительность. Черт их знает, этих «абкруженцев».
Усевшись на трухлявый пень и положив на колени взведенный полуавтомат, я прислушивался к разговору друзей.
Высыпали звезды. Запахло ночными фиалками. На речке пересвистывались кулички. А за кустами гудел голос окружеца Гущина:
— …И сбилась почти целая армия у переправы. Никогда не видел зараз такую уйму народу. Немец садит из пушек, бомбит с воздуха, пускает ракеты. И при свете их, как белым днем, переправляются, ломятся на тот берег машины, орудия, танки… Натерпелись мы страху. Кругом крик страшный. Кричат так, что болят уши. А немцы установили над рекой мощный радиорупор и заводят пластинку «Напрасно старушка ждет сына домой», а дальше снова: «Напрасно старушка ждет сына домой». Только эти слова… Как вспомню, так душу скорчит!.. Наши кинулись вплавь. У берега пылают машины и повозки с ранеными, а немец колошматит из пушек, строчит со всех сторон из автоматов и пулеметов, а над всем этим громче грома, без конца: «Напрасно старушка ждет сына домой…»
Первая засада
Утром Самсонов вернулся и завалился спать. Под вечер, проснувшись, он собрал нас в кружок.
— Шоссе, которое нам предстоит заминировать, — обратился он к нам, — имеет серьезное стратегическое значение для германского командования, для группы армий «Центр». Трасса тянется от Ленинграда параллельно линии фронта до самого Киева. Наш участок лежит между городами Могилев и Жлобин.
Десантники лежали и сидели вокруг командира, внимательно слушали и следили по развернутой пятикилометровке за упоминаемыми пунктами.
— Мы дислоцируемся в районе железных и грунтовых дорог, составляющих ядро прифронтовой транспортной сети группы армий «Центр».
Командир заметно увлекся, и в голосе его зазвучала лекторская нотка. Он мало и вяло жестикулирует, резкие черты бледного лица, квадратная челюсть и тонкие бескровные губы хранят окаменелую неподвижность. Но серые глаза его, обычно холодные и бесстрастные, порой загораются и на высоких крутых скулах появляется лихорадочножаркий румянец.
— Шоссе — это только начало, товарищи. Потом — диверсии на железной дороге. Фашисты понесут урон в миллионы марок, потеряют много своих солдат, ценную технику. Немцам понадобятся новые солдаты для охраны своего тыла. А это значит, что противнику придется оголить какой-нибудь участок фронта. Это значит, что машинист будет бояться развивать ход, деморализованные гитлеровцы будут сидеть в своих купе и дрожать от страха. Их фронт будет получать меньше солдат, меньше техники…
Я видел, как широко раскрытыми глазами, затаив дыхание смотрели на командира новички-окруженцы Богданов и Гущин. Один лишь Лешка Кухарченко лежал на спине и, улыбаясь, будто невзначай поглаживал орден Красного Знамени над карманом гимнастерки, всем своим видом говоря: «Нам эти дела известны. Мы еще зимой по немецким тылам ходили!»
— …Ослабив врага, мы укрепим позиции наших братьев на фронте. И все это сделаем мы — я и вы… Кроме нас, нет в этом районе боевых советских групп. Велика и почетна наша задача…
Голос командира зазвучал ниже, глуше. Вдруг он тревожно покосился на комара, занывшего у него над ухом. Это заметила смешливая Надя и не выдержала — прыснула, зажала рот рукой. Командир строго глянул на нее и продолжал:
— Если мы все это сделаем, со всей самоотверженностью, Родина нас не забудет. Как говорится, кто честно служит, с тем слава дружит. Или грудь в крестах, или голова в кустах.
Барашков вздрогнул и приподнялся при неожиданном упоминании об орденах. Щелкунов насмешливо сузил глаза, Алла потупилась, Надю все еще разбирал смех. Кухарченко подавил зевок, насторожился и спросил, не поворачивая головы:
— А геройскую звездочку тоже, скажешь, дадут?
Алла Буркова усмехнулась:
— Держи карман шире! Легче сто тысяч выиграть!
Самсонов внимательно посмотрел на Лешку, на Аллу и сказал торжественно, с подъемом:
— Если заслужим, дадут и звание Героя Советского Союза!
Молчание, наступившее вслед за этими словами, нарушил Щелкунов. Угловатый, вихрастый, колючий, он вскочил на ноги и глянул исподлобья на Самсонова.
— Нашли о чем говорить! — сказал Володька тонким, срывающимся от волнения голосом. — Хотя бы одного задрипанного фрица убили! Или, может, вы за того паренька из Ветринки, что ночью расстреляли, ордена рассчитываете получить? Эх вы! Противно слушать!