— Ахтунг! — сказал он с таким видом, точно держал в руках скальп могилевского коменданта. — Внимание! — Он любовно погладил острые, рваные края таинственного предмета и, выдержав паузу, продолжал: — На минах наших, братцы мои дорогие, подорвались две машины: «адлер» с тремя офицерами и грузовой дизель. Точные результаты местным жителям пока еще неизвестны, фрицы аккуратно убрали обломки машин и что там от фрицев осталось, да и ямки наши засыпали, но две мины, как не вертись, вполне оправдали себя. ;
— А третья? — затаив дыхание спросил Щелкунов.
— Разминировали, — извиняющимся тоном пояснил Барашков. — И мне кажется, как раз ту самую, что ты, Володька, поставил.
Щелкунов облапил Барашкова длинными ручищами и закружил с ним по траве, расталкивая ошалелых от первого успеха парашютистов.
— Две машины и десяток оккупантов… Даем жару! — заявил Самсонов, строча что-то в блокноте. — Расстрелян один предатель из Ветринки… Но как нам узнать, кто выдал им моего связного?
— А мы уже знаем это! — нахмурился Кухарченко, — Помнишь, когда повстречались мы с нашим бородачом, на подводе с ним дядёк, отец полицейского, сидел? В Смолицу они тогда за солью ехали. Так вот этого дядю сам комендант Пропойска волостным бургомистром в Кулыпичах поставил. Все село на него жалуется. Корысть его заела, земли у солдаток нахапал, мироедом заделался, из своих деревенских веревки вьет. Этот иуда и выдал нашего бородача. Рассказал гестапо, гад, про встречу в лесу, про наши ночные свидания.
За кустами послышался звонкий голос Нади, ее девчоночий смех.
— Вот трещотка! — вздрогнул Самсонов. — Все ей хиханьки да хаханьки!.. А Бородача бы надо к награде посмертно представить, да связи нет. Зарез нам без связи.
— От худого он корня, этот Тарелкин, — сказал бывший председатель сельсовета, — от кулацкого корня! Он-то меня и выжил из села.
Заметив, что у него потухла папироска, я протянул Гаврюхину зажженную спичку.
— Значит, будем снова драться, — проговорил тихо, взволнованно Гаврюхин. — Значит, снова заговорит Могилевщина! — Он взглянул на меня помолодевшими глазами. — Вы не думайте, товарищи дорогие, будто мы тут груши околачивали. Эх, и горячие же были денечки прошлым летом! Всем работы по горло было. Колхозное добро эвакуировали, истребительные отряды сколачивали. А Могилев как обороняли! Там наш полк народного ополчения вместе с вашими, с Первой Московской дивизией, крепко держался. Мост через Днепр мы, правда, не успели взорвать. Одиннадцатого июля танковый генерал ихний, Гудериан, в хвост ему шило, махнул через Днепр севернее Быхова и попер на Рославль… Дней десять — двенадцать мы в окружении были, от танков отбивались. А про тридцать могилевских студентов-комсомольцев не слыхали? Двадцать восемь из них погибли под деревней Благовичи, вместе с секретарем горкома комсомола!.. Да, трудненько было, а зимой стало совсем невмоготу. Всю нашу жизнь Гитлер перекроил, крепко утесняет народ, последние жилы тянет. Сколько раз я проклинал себя, что не умер с оружием в руках! Да брать не хотели, староват, дескать. Ну ничего! Теперь колесо пойдет!.. У нас тут народ дюже злой на немца. Наплясался он на нашей спине. Край наш, что бочка с порохом — искры не хватало…
В тот же вечер Самсонов послал в Кулыпичи Барашкова, приказав расстрелять иуду-бургомистра. Вняв моим мольбам, командир разрешил мне сопровождать Барашкова.
Ко мне подошел Шорин:
— На, надень мою пилотку. На такое дело идешь — надо вид иметь! Со звездой пилотка-то!..
Я шел не чуя земли под ногами, совсем забыв про свою больную ногу, чувствуя себя настоящим народным мстителем. Я им покажу, какой я хлюпик!
Смеркалось. Вечерняя роса сплошь выбелила заросшую просеку. Темнея, лес неслышно подступал к просеке.
В лесу что-то захлопало вдруг.
— Что это?! — прошептал я, останавливаясь.
— «Что», «что»! Козодой — вот что! — ответил Барашков.
Сердце билось тревожно.
В первый раз вышел я из партизанского леса…
— Тренируй память, — сказал мне Барашков. — Наблюдай и запоминай ориентиры! Из леса всегда выходи в стороне от просеки или дороги, чтоб не нарваться на засаду…
На опушке Хачинского леса мы расстались с Алексеем Кухарченко. Он шел с бывшими приймаками — Васькой, Сенькой и Гришкой — в Рябиновку, где он надеялся уговорить жителей возвратить группе парашюты и наше добро из подобранных ими грузовых тюков.