— Тогда я тебе и вина дам, — шепнула буфетчица.
Некоторое время он стоял на подиуме, с которого открывался большой, почти квадратный холл с запотевшими из серого мрамора стенами. На этом пространстве копошились, сталкиваясь, люди, голоса их сливались в прибойные звуки, а к люстре, увешанной медными пластинами, поднималось облако испарений, замешанных с табачным дымом. Толпа разделялась на несколько потоков, устремленных к высоким дверям, возле них орудовали охранники, одетые в форму мышиного цвета.
Сергей спустился в холл, его понесло к выходу, он раскрыл пластиковую сумочку, длинноволосый страж воткнул в нее тоскливый взгляд и отвернулся; эта небольшая заминка стоила Сергею тычка в плечо.
Когда его вытолкнули на улицу, он прижался спиной к колонне, чтобы вдохнуть в себя влажный, насыщенный бензинным перегаром воздух, и оглядел площадь. До назначенного Люсе времени еще оставалось пять минут. От круглых фонарей исходил маслянистый свет, неровно растекавшийся по поверхности асфальта, обильно насыщавший лужи и мягко сползавший с автомобильных крыш.
Стоянка редела, машины разворачивались, чудом не сталкиваясь, и устремлялись к перекрестку, где образовалась пробка.
«У всех тачки… Каждый гребет, как может. Один я за четвертной ишачу, — раздраженно подумал он. — Тупая жизнь. Бред, а не жизнь».
Он двинулся вниз по широкой лестнице к назначенному для свидания месту и тут же почувствовал, как его взяли за рукав куртки.
— Подожди, — сказала Люся.
Уличный фонарь хорошо освещал ее, волосы бликовали, выбиваясь из-под остроконечного капюшона серебристой куртки.
— Здравствуй, — насмешливо сказала она. — Можешь меня поцеловать, если хочется… Я тебя совсем потеряла.
— Будем выяснять отношения, да? — сказал он и сам подхватил ее под руку.
— Подожди, — опять повторила она. — Куда ты меня тащишь?.. На метро ехать противно. Пахнет потом, мочой, табаком и водкой. Хотя два последних компонента в глухом дефиците.
— Таксисты спятили, просят доллары. Мы становимся страной американского влияния. Или колонией.
— До этого еще далеко, — хмыкнула она. — За четвертак тоже повезут.
Сергей присвистнул:
— У меня двести пятьдесят ре в месяц! Скоро буду бегать трусцой до дому.
— Договорились. Я тебя везу. Частник с меня больше пятерки не сдерет.
Она шагнула к краю панели. Только теперь он увидел — серебристая куртка на ней коротка и бросаются в глаза длинные, стройные ноги, обтянутые черными колготками. Она вскинула руку, и сразу же заскрипели тормозами «Жигули».
— Ого! Пользуешься успехом.
— А ты думал, — хохотнула она. — Просто ты меня недооцениваешь.
И, приоткрыв дверцу, втолкнула его в машину. Бородатый водитель поскучнел на глазах, но было поздно, спросил «Куда?» и тронул машину.
— Если бы я тебе не позвонила, ты бы и не шелохнулся, — сказала она.
Он звонил ей в редакцию после того, как вышел из больницы, но ему ответили: Люся в командировке.
— Я тебя искал. Могла бы, между прочим, навестить меня в больнице.
— Бедненький, — проговорила она, — мне сообщила об этом Клавдия Васильевна только сегодня… Но ты ведь сам не хочешь выяснять отношений.
— Только о делах потом, — согласно кивнул он.
Она откинула капюшон, поправляя длинные волосы, лицо ее слегка напряглось, блики света от встречных машин прошли по нему, и он вспомнил, что когда впервые увидел ее, то подумал: эта женщина сошла со старинных портретов, любовно выполненных кистью взволнованного художника: ровный, с едва наметившейся горбинкой нос, острый подбородок с небольшой ямочкой, высокий, немного выпуклый лоб и насмешливый прищур глаз, а может быть, даже чуть лукавый — мол, я знаю нечто такое, чего вам знать не дано… Впрочем, он в день их первой встречи заметил: другие ее воспринимали иначе — чаще всего сторонились, словно побаивались, он тогда даже ей сказал: «От вас, по-моему, шарахаются, да?» — и тут же испугался — обидится. Но она ответила: «Такое время, от журналистов все шарахаются».
— Ты, конечно, обо мне не вспоминал.
— Почему же?.. Я же сказал: ждал — ты придешь в больницу.