Илья Викторович неторопливо достал связку ключей, вынул из ящика стола папку, хотел ее раскрыть, и внезапно рука его дрогнула: уголок папки чуть был отогнут именно в том месте, где он ставил метку. Он достал из другого ящика лупу, чтобы проверить, не нарушена ли метка из не видимой обычным глазом нитки. Не снимая очков, приблизил лупу к папке. Нитка была оборвана.
Он сам, конечно, мог, пряча папку в ящик, ненароком сорвать метку, но внутри были еще две; и он, откинув серую обложку, поддел первую страницу скрепленных бумаг, разглядывая в лупу края. Страница отогнулась, нитки не было.
У него задрожали руки, он отложил лупу и посидел, чтобы успокоиться. Теперь не оставалось сомнений, что, пока он встречался с Судакевичем, в деле Луганцева рылись. Кто? Римма Степановна не должна была выходить из дому, она ждала его телефонного звонка, к нему в кабинет нельзя проникнуть через окно, можно только войти в двери.
От обрушившейся на него догадки ему стало страшно… «Нет, этого не может быть!.. Этого не должно быть никогда… никогда…»
Кончики пальцев продолжали дрожать. Но есть ведь еще третья метка! Как за спасительный аргумент ухватился за это. Он всегда маркировал шестнадцатую страницу, в этой папке она начиналась с выцветших красных чернил.
Снова схватил лупу и тут же опустил ее.
«Если это так, все кончено… Вот как они меня достали».
Илья Викторович откинулся на спинку кресла и посидел, жадно глотая воздух, захотелось открыть форточку, но он не сдвинулся с места. Постепенно начал овладевать собой, не спеша закрыл серую крышку папки, снова убрал ее в стол, так же как и лупу, и посидел, сложа руки на груди и чувствуя, как учащенно бьется сердце.
«Нет… Это не годится… Надо успокоиться…»
Встал, прошел к стенке, где стояли книги, и внезапно вспомнил, что здесь, в ящичке с секретом, хранится старый пистолет «ТТ», хорошо смазанный, с обоймой; этот пистолет нигде не значился, он привез его с войны, как многие из тех, кто возвращался с фронтов.
Илья Викторович нажал кнопки секретного ящичка, книжки сдвинулись, открылось затемненное пространство. Пистолет был на месте. Он взял его и, не проверяя, заряжен ли, сунул в карман куртки; проделал он все это механически, затем вернулся к креслу и усилием воли придал себе беспечный вид.
— Римма! — позвал он.
Она, видимо, из-за включенного телевизора не услышала, и ему пришлось повторить снова, но более громко:
— Римма!
Открылась дверь, она спросила:
— Ты звал?
— Да. Мне нужно кое-что тебя спросить.
Он старался, чтобы голос его звучал буднично, и кивнул на стоящий рядом со столом стул с мягким сиденьем.
— Садись, пожалуйста, — попросил он.
Она покорно села, машинально поправив сборки на платье.
— Что-нибудь случилось? — спросила она, и тут же щека ее дернулась в привычном тике.
— Ты была все время дома?
— Да, конечно, — кивнула она. — Я ждала, что ты позвонишь.
— И у нас тоже никого не было?
— Заглядывала соседка… А что?
— Ты пустила ее в комнаты?
— Нет. Ей нужны были спички, только и всего… Оказывается, сейчас и спички в дефиците. Какой ужас.
Он посидел, откинув голову на спинку стула, прикрыл ненадолго глаза, потом, словно стряхнув с себя сонливость, решительно вынул серую папку из стола и положил ее перед собой.
— Если ты не уходила, — тихо сказал он, — и у нас никого не было, то кто же рылся в этих бумагах?
Лицо ее ничего не выражало, она сидела, собрав пальцы в горсть, положив их на колени, и молчала.
Он выждал паузу, телевизор все еще работал в большой комнате, оттуда доносились голоса и смех, это раздражало, но встать и выключить телевизор сейчас он не мог.
— Я ведь спросил, — все так же тихо произнес он.
— Ты в этом уверен? — сказала она.
— Конечно, — кивнул он. — Я оставил метки. Они нарушены. Ключ есть только у меня. Или…
Она молчала.
— Я спрашиваю: есть ли у тебя ключ?
И она неожиданно, с подчеркнутым спокойствием, не меняя позы, ответила:
— Есть.
— И давно?
— Он был у меня всегда.
— И ты им пользовалась?
— Да, когда было нужно.
Снова щека ее дернулась в тике, но лицо не изменилось, она смотрела в сторону, словно избегая его взгляда; в ее позе было нечто от послушницы или школьницы, вызванной к завучу за какую-то провинность, которая готова принять любые попреки, лишь бы быстрее отделаться, но страха не ощущает. Ему это не нравилось.