После слова «всех» девочки расслабились и даже как-то разочарованно.
— Ну ладно, а нас ты вспомнила?
— Да, всех вспомнила. Может, не все подробности. Так все и мало кто помнит, — я успела узнать, как зовут всех ребят и с большинством познакомиться.
На перемене мальчишки бегали, играли в чурни. Мы с Катей стояли у окошка:
— Вот скажи, Маша, чего мальчишки такие дураки?
— Да не дураки. Интересы у них совсем другие. Это нам важно, кто на кого смотрит, кто кому нравится. А им до этого еще не просто долго, а бесконечно, — я смотрела и чувствовала в ребятах то, что мне не хватает. Неуемная энергия, бросаемая в пустую, и безрассудство. Как молодые щенки, которые не понимают границ, но милы и привлекательны. Парни еще нескладные. Модное слово — акселераты. Перерастают пап и мам. В движениях зарождающаяся недоступная физическая мощь. И это притягивает. Как и глупые хулиганские поступки, потому что это поступки, это проявление энергии.
— А как они увидят, кто кому нравится? — разочаровалась Катя, — если так и дальше будет.
— А это уже задача для девочек, — смеюсь я.
— Так нечестно.
— Очень честно. Тебе кто-то нравится?
— Вот еще. Нужны они очень, — Катя поднимает нос.
Мы идем вместе после уроков. У нашего дома стоит серая «Волга». Меня уже ждут. Мы прощаемся с Катей. В машине двое. На пассажирском сидении рядом с водителем пожилой солидный дядя с посеревшим лицом. Видно, что ему плохо, и он держится. Я подхожу к водительской двери, ее открывают:
— Здравствуйте. Вас Светлана Александровна прислала?
— Здравствуйте, а вы — Маша? — водитель выходит. Парень высокий, в дубленке и джинсах, но ботинки осенние. Смотрит оценивающе и со смешинкой.
— Именно так, молодой человек. Мы — Маша, — подпускаю смешинку тоже.
Пассажир открывает дверь и выходит. Кивает и тихо здоровается. Одновременно осматривается по сторонам.
— Пойдемте в дом, — приглашаю их.
В прихожей троим тесно. Вешаем одежду и проходим в большую комнату.
— Я нужен? — спрашивает молодой.
— Вы всегда нужны. Только скажите, как вас звать.
— Ой, что-то мы не представились. Все сумбурно, растерялись, — он улыбается, — это Дмитрий Семенович, мой папа. А я Олег Дмитриевич. Можно Олег. Быть дядей пока не хочу.
— Хорошо, Олег. Вы посидите на кухне, пожалуйста. А мы с папой поговорим.
Олег ушел. Слышно, как скрипнул деревянный желтый стул. Я села напротив Дмитрия Семеновича.
— Если честно, то какой-то сюрреализм, — начал папа Олега, — я не понимаю, что здесь делаю. Согласился поехать только из любопытства. Света говорила, что я врач. И я все про себя знаю и понимаю. Но научный интерес, очевидно, останется до последнего вдоха. Что мне сделать? Будет осмотр? Можете рассказать, в чем заключается помощь? Поймите, это не от недоверия. Мне, правда, интересно.
— Но недоверие есть. Вы же рассчитываете разочароваться. И вам заранее неудобно, что будете плохо думать о незнакомых людях.
— Да вы психолог! — умные глаза несколько на выкате. Высокий лоб собрался складочками под ежиком седых волос.
— Тут особых способностей не надо.
— А где надо?
— Что определяет лечение? — отвечаю вопросом.
— Это зависит от диагноза. Если он есть. Если не ясен, то лечат признаки. Симптомы.
— А диагноз от чего зависит?
— Тут общая картина. И клиника, и данные обследований, анамнез.
— А картина этой клиники. И обследований. И анамнез. Они от чего зависят?
— Ну, клинику надо правильно увидеть и оценить. Анамнез, историю заболевания, правильно собрать. Данные обследований, здесь качество аппаратуры, но и правильно интерпретировать важно.
— А увидеть клинику и собрать анамнез, это от чего зависит?
— От опыта и искусства врача. От того, насколько он увидит признаки болезни. Пропедевтика, слыхали такое слово?
— Нет, не слыхала. И что же это?
— Искусство опросить и осмотреть больного. Сейчас уже многое упускается. Считают, что УЗИ и рентген точнее. В Америке ядерно-магнитный резонанс вовсю используют. А раньше некоторые врачи по запаху определяли болезнь. По изменениям кожи, по тончайшим признакам. Всего больного ощупывали, осматривали, слушали.
— Ну, а это искусство от чего зависит?
— Здесь уже от индивидуальных особенностей. Один лучше слышит, другой лучше видит.
— То есть, аппаратура все эти способности атрофирует?