— Да, сосредоточенный. И не детский.
— Так взрослею.
— Кстати, — мама легко вернулась к теме с одеждой, — что за лужа?
Пришлось рассказать. Мама охала. Одежду развесили на просушку.
— Наготовила то, — мама заглянула в кастрюлю с пюре и сковородку, — а давай бабу Лиду позовем?
Бабуля пришла. Скучно ей одной. Уселись есть. Стряпню похвалили. Баба Лида просвещала нас последними новостями:
— Дельный очень Горбачев. Импозантный мужчина. Да и молодой еще. Все передают про перестройку и ускорение. Может, чего и перестроят. И водку поприжал. Теперь просто не купишь. Да у нас и без водки гонят. Им-то даже и лучше. Водка подорожала, так спрос на самогон теперь большой. Милиции нет на Варегове, а участковый сам пьет.
Опорного пункта в поселке не было. Участковый — местный житель, дома и нес службу. Потом бабуля вдохновенно ругала врачей, что такую девку чуть не сгубили. Обещала замуж выдать и на свадьбе плясать. Сразу стали вспоминать все недавние свадьбы. Особо одну, где жених был из татарской семьи. Так там сваха выскочила плясать и петь частушки, а когда дошла до слов «…думала за барина, а вышла за татарина», то осеклась и встала. Смеялись все. Посмеялись и мы. Попили чай с сухариками и смородиновым вареньем и разошлись спать.
Утром мама ушла на работу. Я вымыла пол и навела порядок. Посреди пола большой комнаты постелила одеяло, и предварительно заперев дверь, улеглась. Для начала нужно расслабиться. Руки и ноги тяжелеют, наливаются теплым тягучим свинцом. Рот приоткрывается, это мышцы лица его отпустили. Ощущаю себя, будто падала на камни с большой высоты — хлоп и тела больше нет. А я есть. И можно осмотреть себя изнутри и снаружи. Пытаюсь проникнуть во тьму. Глаза закрыты. Вижу мерцание внутри. Чувствую движение внизу живота. Тепло под пупком. Гоню его вверх, потом вниз. Поддается. Направляю к голове. Мерцание превращается в свет. Сейчас не надо ничего подгонять. Все само откроется и наладится. Надо только упражняться каждый день. Прошло минут десять. Я шевельнула мизинцами на руках, потом на ногах, потом подтянула руки и ноги. Села. И кто? И что? Твердая уверенность, что я была мужчиной. Ну и была. Живут люди и мужчинами. Я девочка. В этом теле мне удобно и приятно быть девочкой. Тело определяет приспособление к жизни. Его реакции на мир. А реакции, это гормоны и нервы. Пересади меня в кота, что я буду делать? Кот будет исходить из своих возможностей и потребностей. Говорить никак, даже если захочешь. Только «мяу». Вместо рук лапки. Придется мышей ловить и молоко просить.
А вот в память о прошлом я не пробралась. Той девочки больше нет. Есть другая память. Как сквозь плотную завесу, прорываются ее части. Но я ее боюсь, не пускаю все сразу, чтобы не сойти с ума, чтобы сознание привыкало постепенно. Идругой нет. Я обречена жить с этой. Вместить все пока не могу. Да все и не надо. Я была врачом? Или знахарем? Нет, все же врачом, но ощущается, как особый врач. Не в больницах лечил. Не лечил, а исцелял. Так правильней. Что-то еще делал, совсем мальчишечье. Воевал? Нет. От войны аура другая. Разберусь со временем. Еще я сейчас чувствительней намного. То, что нарабатывалось долгими тренировками, можно открыть очень быстро. Потому что тело так позволяет, потому что я девочка. Это плюс. Но не чувствую в себе канала к знаниям. Хроники Акаши? Нет, что-то другое, но и к ним тоже. Внезапных озарений и великих открытий не будет. Это минус. Но если тренироваться, можно открыть и канал. Что ж, каждому свои возможности. Смысл и цель жизни есть у каждого рожденного. Попасть в жизнь, на землю — счастье, бесценный дар, шанс идти потом дальше. А я свою цель не помню. Это большой минус.
Здесь — «планета людей». И живут они по своим законам. Хочешь — не хочешь, а нужно под них подстроиться. Хорошо, что учеба начнется, в лучшем случае, после зимних каникул.
Белая «Волга» притормозила у тротуара. Из-за угла дома появился сильно сутулый мужичок неопределенного возраста. Серая фуфайка с оторванной нижней пуговицей. Синяя спортивная шапка петушком натянута по глаза. В руках старая сумка из коричневого кожзама гремит пустыми бутылками. Мужичок скользнул в открытую заднюю дверь и уселся.
— Что скажете? — светлые, выцветшие глаза мужичка внимательно и холодно смотрели вперед.
— Пока сведений нет, — грузный человек расстегнул пальто, одернул костюм.
— Что предпринимаете? — мужичок медленно повернул голову к собеседнику. Тот засуетился:
— Опрашиваем. В роддомах. В больницах. Может, в интернатах еще?
— Не надо в интернатах. Если бы Куратор появился, мы бы уже знали. Он не появился. Что-то не так с телом. Что ему могло помешать?