моим позором! Я столько зла причинил вам в каноне, а вы приютили меня и Рауля в двадцать первом веке, хотя веских причин протягивать мне руку у вас нет... - Господи, Оливье, да что вы заладили... - Анна покачала головой, поглаживая спину графа, не поднимавшего лица от её юбки, пропитавшейся его слезами, что лились непрерывным потоком. Плечи мужчины дрожали, из груди вырывались душившие его рыдания. - Граф, да поднимитесь же с колен! - потеряла миледи уже всякую выдержку. - Полы я мыла вчера, - добавила она, как бы извиняясь перед ним за свою невольную резкость. - Я молю вас, хватит. - А я сказал - не хватит! - с жаром и дерзостью воскликнул мушкетёр, обратив на жену своё лицо со следами слёз. Глаза его покраснели и опухли, но горевший в них огонь решимости и непримиримости уже исключал всякое противодействие его словам и поступкам. - Вы не заставите меня подняться с колен, с этого пола... По-хорошему, я должен стоять на городской площади, там, в пыли и грязи... у ваших ног! Я так хочу! Мёртвая тишина, не нарушаемая ни единым звуком, воцарилась в гостиной, туманом довлея над мужчиной и женщиной. Совершенно растерянная и потрясённая, Анна не могла вымолвить ни слова, чувствуя, как робко муж прикасается губами к её правой руке и прижимает к своей щеке. Впервые Анна не ощутила в себе желания язвить и отпускать саркастично-ядовитые комментарии. Что-то в нынешнем Оливье не могло не затронуть потаённых струн её души. Ей не хотелось издеваться над ним, высмеивать его переживания и чувства, его слабость перед ней. Она видела перед собой глубоко кающегося грешника с босыми ногами, в майке и шортах, которому не хватало только грубого рубища на теле и верёвки на шее. По-прежнему цепляясь за её ноги, он с трудом поборол комок слёз в горле и закричал: - Я хочу, чтобы все стали свидетелями моего преступления, позора и раскаяния! - Оливье, ради всего святого для вас, угомонитесь! - Анна попыталась поднять мужа от пола, но ей не хватало сил справиться с его нежеланием встать на ноги, и она лишь села обратно на диван. - Дети могут услышать, что подумают... - в полной растерянности прибегла она к этому доводу, исчерпав все свои средства. - Так пусть слышат, как я прошу прощения за всё совершённое у своей жены! Анна, я осудил и приговорил вас без всякого на то права и разбирательства; предал и отвернулся, когда вы больше всего нуждались в понимании и поддержке; унизил, заставил страдать и сделал всё, чтобы уничтожить - лишь за то, что вы не соответствовали моим представлениям о вас как об иконе, и за то, что стали моим истинным зеркалом. Движимый демонами гордыни, совершал я все эти поступки, недостойные даже последней падали. Но когда я оказался с ребёнком на руках в незнакомой мне эпохе, без денег и документов, без образования и хоть какой-то специальности, именно вы протянули мне и Раулю руку помощи. Вы приютили нас, не требуя платы за еду и кров! - Граф, не обольщайтесь на мой счёт. Лично вас я пустила к себе пожить только потому, что мне осточертело самой мыть посуду. А Рауль... Во-первых, он очень добр и мил. Во-вторых, у меня самой ребёнок, чуть старше него. В третьих, я не хочу, чтобы малой загремел в приют. Так что, граф, по отношению к вам бескорыстия в моих поступках нет - только соображения фэндомной солидарности и желание облегчить задачу Татьяне Алексеевне, которую я люблю как родную мать. Живёте вы тут лишь временно, пока не получите хорошую специальность и не найдёте работу, ну и жилье не снимете. Попроси вы меня, я бы взяла к себе Рауля, на сколько угодно, но вас я вовсе не обязана кормить и содержать до гроба. Ваша помощь мне по дому и с детьми не оценима, но я не смогу вечно тащить на себе всё и всех - не железная. У меня ведь свой бизнес, ведение которого отнимает немало сил. - Я всё понимаю, мадам, вы правы. Только я никогда и не думал о том, чтобы сесть вам на шею и ноги свесить, мне противен паразитизм, тем более на женщине. Увы, помощь по дому и с детьми - пока большее, чем могу отблагодарить, но всё равно меньшее, что нужно сделать. Я получу специальность, устроюсь на работу и смогу помогать вам куда лучше, чем сейчас. - Граф, я не требую от вас ничего, что находилось бы за пределами ваших возможностей. Вы только учитесь, помогайте мне и не ленитесь, ибо я не терплю лишь тунеядства. То же самое касается ваших друзей в фэндоме. Я буду вам всем помогать, только не злоупотребляйте. - Вот, как бы вы ни старались казаться хуже, меня вам теперь не обмануть! Сколько же лет я порочил ваш образ, упиваясь самообманом... тогда как вы столько перенесли, ваша жизнь всегда была терниста... И я возненавидел и проклял себя. - Нет, Оливье, не говорите так! - Дайте мне закончить... мысли в голове и без того путаются. Я не знаю, что мне делать с собой. Может быть, не загляни я случайно на тот форум, так бы и прожил всю жизнь, уверенный в своей непогрешимости и безупречности. Я причинил вам слишком много зла и вырыл между нами пропасть, которой уже никогда не суждено зарасти. Но вы, Анна, такая добрая и справедливая, скажите же, что прощаете меня или не отнимайте надежды со временем заслужить ваше прощение... - Нет, это невыносимо, прекратите сейчас же! - у Анны не осталось сил далее слушать, как грустно супруг взывает к ней о её прощении усталым и униженным голосом у её ног. - Оливье, прошу вас, мне мучительно видеть кого бы то ни было унижающимся предо мной! - Нет унижения в осознании вины, как и в искреннем раскаянии! - возразил Оливье со всей пылкостью, крепче прижав к груди руку женщины, но Анна резко вырвала её у своего мужа. - Замолчите! Замолчите же! Хватит, Оливье, довольно с меня вашего самобичевания, которое мне всё равно ни к чему! Не надо косплэить тут Родиона Раскольникова перед Соней Мармеладовой или графа Арно де Монсальви - перед его женой Катрин! Во-первых, во мне нет присущего Катрин мазохизма. Во-вторых, вы - не Арно де Монсальви, хотя вас роднит привычка рубить с плеча. В-третьих, Зафэндомье - не роман «Катрин». Ваши акты самоунижения мне не нужны - кто канонное помянет, тому глаз вон, а то и оба, - мне достаточно видеть, что раскаяние ваше велико и чистосердечно. Простила я вас уже давно. - А вот я Создателя и самого себя никогда не прощу! - выкрикнул мушкетёр, взвившись, и резко вскочив на ноги. - Я научу его уважительному обращению с матчастью, - Атос лихорадочным взором окинул комнату в поисках потенциального оружия, - хватит уже Историю с Обоснуем насиловать! - как запертый в тесной клетке разъярённый тигр, Оливье метался по комнате, а супруга ошарашенно смотрела прямо перед собой. - Всё, Анна, терпение моё лопнуло, это Создателю я на тормозах не спущу! - Оливье, опомнитесь, будьте же благоразумны! - отчаянно взмолилась Анна, сложив руки в замок. - Что вы собираетесь сделать: месье Дюма из могилы поднять? - А хоть бы и так! - отозвался с мстительной радостью граф де Ла Фер. - Оливье, мэтр в гробу и без вас вращается, дайте ему надежду на успокоение! Не мешайте месье Дюма мирно лежать в гробу, он ведь никого не трогает! Оставьте усопшего в покое... - Нет, мадам, - Атос замер посреди комнаты, озарённый внезапно посетившей его голову идеей, - я сделаю лучше: отправлюсь в XIX век и научу Создателя не пренебрегать историческими и юридическими реалиями. Всё, Анна, довольно с нас перловки! - ликующее воодушевление излучал собой мужчина, как штурмовавшие Версаль восставшие парижане. - Неужели на дуэль нашего Создателя вызовете? - с робким беспокойством полюбопытствовала Анна, но тут же прикусила себе язык, поняв по злорадно-хитрой ухмылке мужа, на что ему сама же и намекнула. - Ой... Оливье, мой пример являет собой то, как месть разрушает душу, разъедает её подобно ржавчине. Понять мне это помогла Татьяна Алексеевна, она научила меня не жить только обидой и злобой с ненавистью, - у Анны не было уверенности, что её доводы убедят вспыльчивого и поспешного супруга, но ничто не мешало ей питать надежду смягчить его ярость. - Я не собираюсь мстить Создателю - только объясню ему, почему нельзя пренебрегать матчастью. - Оливье, прошу вас, присядьте рядом со мной. Граф исполнил её просьбу, не заставляя просить себя дважды. - Сейчас просто внимательно выслушайте меня. - Молодая женщина крепко схватила му